Волчицы из Машкуля
Шрифт:
— Да, по крайней мере, мы скорее узнаем, как и почему правительство дает мэру эдакий небольшой задаток в пятьдесят тысяч франков. Возможно, полученные сведения для нас будут ценнее золота, которое мы положим в карманы.
— О! Золото нам тоже не помешает, особенно в нашем положении, когда мы уже были один раз осуждены и теперь вполне можем сложить головы на Буффе, в то время как с причитающейся мне долей в двадцать пять тысяч франков я смогу жить где захочу.
— Ты поступишь как твоей душе угодно, но прежде скажи, где эти люди должны встретиться. Я бы не хотел упустить их.
— На постоялом дворе в Сен-Фильбере.
— Тогда все просто: разве не твоя невестка наполовину хозяйка постоялого двора? С ней можно поделиться выручкой, и все останется в семье.
— О нет, только не с ней, — возразил Жозеф, — прежде всего она не из наших, и потом мы с ней не разговариваем с тех самых пор…
— С каких?
— Со смерти моего брата, если это вас так интересует!
— А! Так, значит, правда, что мне о тебе рассказывали: если ты и не сам убил его, то уж рядом стоял.
— Кто это говорит? — воскликнул Жозеф Пико. — Кто это говорит? Метр Жак, назовите его имя, и от него останутся такие же мелкие щепки, как от этой скамейки.
И вдова услышала, как после удара по каменному очагу разбилась вдребезги скамейка, на которой сидел ее деверь.
— Успокойся! Какое мне до всего этого дело? — постарался утихомирить его метр Жак. — Тебе же известно, что не в моих правилах вмешиваться в семейные дела. Вернемся лучше к нашему вопросу. Так ты сказал…
— Я сказал: только не у моей невестки.
— Тогда нам следует устроить засаду в поле. Но где? Они наверняка придут разными дорогами.
— Да, но уйдут вместе. Чтобы вернуться домой, мэр выйдет на дорогу, ведущую в Нант, и пойдет по ней до самого Тьерсе.
— Хорошо, мы будем поджидать их на дороге в Нант, в растущем у дороги тростнике: мне не раз приходилось там делать засаду.
— Согласен, а где мы встретимся? Я уйду отсюда утром до рассвета, — сказал Жозеф.
— Хорошо, встретимся на развилке Раго в Машкульском лесу, — сказал хозяин братьев-кроликов.
Жозеф согласился и пообещал прийти; вдова услышала, как он предложил метру Жаку заночевать у него, однако шуан, у которого по всем окрестным лесам были нарыты землянки, считал эти скромные убежища лучшими домами в мире, если не по удобству, то по соображениям безопасности.
С его уходом на половине Жозефа Пико все стихло.
Спустившись в коровник, Марианна увидела, что Жан Уллье крепко спит. Она не хотела его будить; ночь уже давно наступила, и было самое время возвращаться в Сен-Фильбер.
Она приготовила все, что могло понадобиться вандейцу в течение следующего дня, и по привычке вылезла в окно.
Вдова в задумчивости возвращалась домой.
Уверенная в том, что Жозеф замешан в убийстве Паскаля, Марианна испытывала к нему жгучую ненависть, и в горьком вдовьем одиночестве ее с каждой прошедшей ночью все больше и больше охватывала жажда мести.
Ей казалось, что само Небо разделяло ее чувства, и именно по зову Всевышнего она смогла столь чудесным образом узнать о новом готовящемся злодеянии Жозефа; она подумала, что только выполнит волю Всевышнего, если помешает ограблению и убийству тех, кого она считала невинными жертвами; отказавшись от первоначального замысла выдать метра Жака и Жозефа либо правосудию, либо тем людям, кого они задумали убить и ограбить, Марианна решила стать единственной посредницей между Провидением и будущими жертвами разбойного нападения.
XXI
ГЛАВА, В КОТОРОЙ КУРТЕН НАКОНЕЦ-ТО ПОЧТИ ПОЛУЧИЛ СВОИ ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ ФРАНКОВ
Из письма Малыша Пьера Куртен узнал только, что тот находится в Нанте и ожидает Берту; однако в нем не было ни слова о том, где он скрывался и как его разыскать.
Правда, у Куртена были важные данные, касавшиеся дома с двумя выходами, секрет которого ему удалось раскрыть.
Сначала он хотел продолжить наблюдение и последовать за Бертой в Нант, как ей и предписывал Малыш Пьер, воспользоваться смятением в душе девушки после того, как ей станут известны отношения Мари и Мишеля — он постарается расписать их во всех красках, — однако затем арендатор засомневался в действенности используемых им до сих пор средств; понимая, что он рисковал потерять последний шанс на успех, если по нелепой случайности или в результате бдительности тех, за кем собирался шпионить, в очередной раз сорвутся все его хитроумные планы, он решил изменить тактику.
Жил ли кто в доме, выходившем одной стороной в безымянный переулок, по которому мы не раз уже проводили нашего читателя, а другой — на Рыночную улицу? И кто это был? Нельзя ли через него выйти на Малыша Пьера? Вот о чем подумал мэр Ла-Ложери.
И чтобы получить ответ на вопросы, над какими он никогда до сих пор не задумывался, метр Куртен решил остаться в Нанте; впрочем, он предполагал, что Берта уже вернулась на ферму, чтобы встретиться с Мишелем, и потому он был почти уверен, что она дождется его.
И он принял смелое решение.
На следующий день в десять часов утра он уже был у таинственного дома; только, вместо того чтобы постучать в дверь, выходившую в переулок, на которой он оставил свою метку, метр Куртен решил попытаться войти в дом со стороны Рыночной улицы.
Он заметил, куда постучался Мишель, и теперь, зайдя с другой стороны, хотел убедиться в том, что обе двери вели в один и тот же дом.
Когда вышедший на стук слуга увидел через решетчатое окошко, что пришедший был один, он открыл, или скорее приоткрыл дверь.
Они оказались лицом к лицу.
— Вы откуда? — спросил слуга.
Растерявшись от резкого тона, которым был задан вопрос, Куртен ответил:
— Черт возьми! Из Тувуа.
— Мы никого оттуда не ждем, — ответил слуга.
И он уже собрался было захлопнуть дверь перед самым носом мэра Ла-Ложери.
Однако это оказалось не таким простым делом: Куртен ухватился за ручку двери.
Вдруг арендатора озарило.
Он вспомнил, что сказал Мишель, когда попросил лошадей на постоялом дворе «Рассвет»; теперь ему стало ясно, что слова, на которые он тогда не обратил внимания, были паролем.