Волчицы из Машкуля
Шрифт:
Но двери и окна не поддавались.
Оставалось обследовать главный фасад.
Это было чрезвычайно опасным делом; как мы уже сказали, на эту сторону, единственную, где не росли ни кусты, ни деревья, выходили окна баронессы, и одно из них, окно спальни, было открыто.
И все же Мишель, рассудив, что ему все равно, где получать строгий выговор — внутри или снаружи замка, решил попытать счастья.
Он осторожно высунул голову из-за башенки, которую намеревался обойти, как вдруг заметил, что по лужайке крадется какая-то тень.
А раз была тень, должно было существовать и тело, что отбрасывало её.
Мишель замер и стал напряженно вглядываться в темноту.
Он разглядел, что это был мужчина, шедший той же дорогой, что и он, если бы решил вернуться в замок не таясь.
Молодой барон сделал несколько шагов назад и притаился в тени башенки.
А незнакомец все приближался.
Когда до замка ему оставалось не более пятидесяти шагов, Мишель услышал, как из окна раздался суровый голос матери.
Он порадовался, что не пошел по лужайке, по которой двигался незнакомец.
— Это, наконец, вы, Мишель? — спросила баронесса.
— Нет, госпожа баронесса, нет, — ответил ей голос, и Мишель с удивлением и страхом узнал голос арендатора, — слишком много чести бедному Куртену быть принятым за молодого барона.
— Великий Боже! — воскликнула баронесса. — Что привело вас сюда в такой поздний час?
— Ах, вы догадались, нечто важное, не правда ли, госпожа баронесса?
— С моим сыном случилось несчастье?
В голосе матери прозвучала такая смертельная тревога, что молодой человек, растрогавшись, чуть было не бросился успокаивать ее.
Но услышанный им тут же ответ Куртена помешал осуществиться этому благому намерению.
И Мишель снова вошел в тень башенки, служившей ему укрытием.
— О нет, госпожа баронесса, ничего особенного, — ответил арендатор, — парень, если мне дозволено будет так выразиться о господине бароне, жив и целехонек, по крайней мере пока.
— Пока! — подхватила баронесса. — Значит, его подстерегает какая-то опасность?
— Э! — сказал Куртен. — Ясное дело! С ним может случиться недоброе, если и дальше его будут завлекать окаянные чертовки, чтоб им сгинуть в преисподней! А я хочу не допустить этого несчастья, потому и позволил себе прийти к вам посреди ночи, — впрочем, я догадался, что вы заметили отсутствие господина барона и еще не ложились спать.
— И правильно сделали, Куртен. Но где же он, этот несчастный ребенок? Вы знаете, где он?
Куртен огляделся вокруг.
— Право же, странно, что он еще не вернулся. Я ведь нарочно свернул на проселочную дорогу, чтобы не встретиться с ним на тропинке, а тропинка покороче проселочной дороги на добрую четверть льё.
— Но все-таки скажите, откуда он возвращается? Где был? Что делал? Почему бегает по полям ночью, в третьем часу, не думая о том, что я беспокоюсь, не заботясь ни о моем, ни о своем здоровье?
— Госпожа баронесса, — сказал Куртен, — не слишком ли много вопросов, чтобы отвечать на них под открытым небом?
И он продолжил, понизив голос:
— То, что я должен рассказать госпоже баронессе, так важно, что не было бы излишней предосторожностью выслушать меня в вашей комнате… не говоря уж о том, что, если молодого хозяина пока еще нет в замке, он может появиться с минуты на минуту, — и он снова опасливо огляделся вокруг, — а ему не надо знать, что я за ним слежу, хотя и делается это для его же блага, и, главное, чтобы оказать услугу вам.
— Тогда входите! — воскликнула баронесса. — Вы правы, входите скорее!
— Прошу прощения, госпожа баронесса, подскажите, как мне войти?
— В самом деле, — заметила баронесса, — дверь закрыта.
— Если бы госпожа баронесса изволила бросить мне ключ.
— Он в двери, но с внутренней стороны.
— Ах, незадача какая…
— Я хотела скрыть от слуг поступок моего сына и отослала их спать; но подождите, я сейчас позвоню горничной.
— Нет! Не надо, госпожа баронесса, не звоните! — сказал Куртен. — Не стоит посвящать посторонних в наши тайны! И притом, сдается мне, дело тут слишком серьезное, чтобы соблюдать правила этикета. Само собой разумеется, что не пристало госпоже баронессе самой открывать дверь бедному арендатору вроде меня, но один раз не в счет. Если в замке все спят — что ж, тем лучше! По крайней мере, нас не потревожат любопытные.
— Право же, Куртен, вы меня пугаете! — произнесла баронесса, сдерживая ребяческую гордость, что не ускользнуло от арендатора. — Я решилась.
Баронесса отошла от окна, и через несколько мгновений Мишель услышал, как заскрипела задвижка и повернулся ключ в скважине входной двери. Он с тревогой вслушивался в эти звуки, но затем сообразил, что его мать и Куртен, поглощенные своими заботами, с таким трудом открыв дверь, забыли запереть ее за собой.
Молодой человек выждал несколько секунд, чтобы дать им возможность подняться наверх; затем, прижимаясь к стене, взбежал по ступенькам, толкнул дверь, бесшумно повернувшуюся на петлях, и вошел в вестибюль.
Раньше он собирался пройти к себе в спальню, притвориться спящим и ждать, что будет. В этом случае нельзя было бы точно определить, когда именно он вернулся, и у него бы еще оставалась возможность выйти из затруднительного положения с помощью какой-нибудь дерзкой лжи.
Но, с тех пор как он принял это решение, многое изменилось.
Куртен выследил его, Куртен его видел, Куртен, очевидно, знал, в чьем доме укрылись граф де Бонвиль и его спутник; на мгновение Мишель забыл о себе самом; беспокоясь только о судьбе друга, которому арендатор, чьи убеждения были хорошо известны Мишелю, мог сильно навредить.
Вместо того чтобы подняться на третий этаж, молодой человек остался на втором; вместо того чтобы идти к себе в комнату, он прокрался в коридор.
Остановившись у двери в спальню баронессы, Мишель прислушался.
— Итак, Куртен, вы полагаете, — спросила баронесса, — вы всерьез полагаете, что мой сын клюнул на приманку одной из этих несчастных?
— О госпожа баронесса, у меня нет никаких сомнений, и притом он так сильно запутался в ее любовных сетях, что вам, боюсь, нелегко будет его выпутать.