Волчицы из Машкуля
Шрифт:
— Вот вам еще одна причина, почему вы должны молчать.
— Ну да! И упустить такую добычу, а вместе с ней — славу и выгоду; не говоря уж о том, что, если герцогиню арестует кто-то другой, кроме меня, весь наш край будет предан огню и мечу… Нет, госпожа баронесса, нет, такое невозможно.
— Господи, но что же делать? Что делать?
— Послушайте, госпожа баронесса, — сказал Куртен, — сделать надо вот что.
— Говорите, Куртен, говорите.
— Поскольку, будучи честным гражданином, я в то же время хочу остаться вашим преданным и усердным слугой; поскольку надеюсь, что в благодарность за услугу мне продлят аренду на приемлемых условиях, я не назову имени господина Мишеля. Позаботьтесь только о том, чтобы впредь он не совал носа в это осиное гнездо; сейчас-то он туда его уже просунул, но на сей раз еще можно успеть его вытащить.
— Будьте покойны, Куртен.
— Однако, госпожа баронесса, хорошо бы… — начал арендатор и запнулся.
— Ну что еще?
— Право же, я не осмеливаюсь давать советы госпоже баронессе: не мое это дело.
— Говорите, Куртен, говорите.
— Так вот, чтобы держать господина Мишеля подальше от этого осиного гнезда, вам, по-моему, следовало бы любыми средствами, будь то уговоры или угрозы, склонить его покинуть Ла-Ложери и уехать в Париж.
— Да, Куртен, вы правы.
— Вот только я думаю, что он не согласится.
— Он будет вынужден согласиться, Куртен, раз я так решила.
— Через одиннадцать месяцев ему исполнится двадцать один год: осталось совсем недолго до совершеннолетия.
— А я говорю вам, Куртен, что он уедет. Но что это с вами?
В самом деле, Куртен, повернувшись к двери, напряженно прислушивался.
— Мне кажется, в коридоре кто-то прошел, — сказал он.
— Посмотрите.
Куртен взял свечу и поспешно вышел в коридор.
— Никого нет, — сказал он, вернувшись, — и все же мне показалось, что я слышал шаги.
— Но скажите, где, по-вашему, в такой поздний час может быть этот несчастный ребенок?
— Право, не знаю, — ответил Куртен, — возможно, пришел ко мне домой и дожидается меня. Молодой барон доверяет мне, и не в первый раз он придет, чтобы поведать мне о своих маленьких огорчениях.
— Вы правы, Куртен, это возможно. Идите домой, а главное, не забудьте о своем обещании.
— А вы — о вашем, госпожа баронесса. Когда он вернется, заприте его. Не давайте ему снова увидеться с Волчицами, ведь, если он встретится с ними еще раз…
— Что тогда?
— Тогда я не удивлюсь, если узнаю, что в один из ближайших дней он подстрелил кого-то в зарослях дрока.
— О! Из-за него я умру от горя! Что за несчастная мысль пришла моему мужу — вернуться в эти проклятые края!
— Да, госпожа баронесса, мысль была действительно несчастная, в особенности для него.
Когда Куртен удалился, предварительно оглядевшись вокруг и убедившись, что никто не увидит, как он выходит из замка Ла-Ложери, баронесса грустно поникла головой, удрученная воспоминаниями, которые вызвали в ней слова арендатора.
XVI
ДИПЛОМАТИЯ КУРТЕНА
Не успел Куртен сделать и двух сотен шагов по дороге, ведущей на его ферму, как вдруг он услышал совсем близко от себя шорох в кустах.
— Кто здесь? — спросил он, отбегая в сторону и угрожающе подняв палку, которую держал в руке.
— Друг, — ответил юношеский голос.
И тот, кому принадлежал этот голос, вышел из кустов на тропинку.
— Да это же господин барон! — вскричал Куртен.
— Он самый, Куртен.
— Но куда вы идете в такой час? Великий Боже! Если бы госпожа баронесса узнала, что вы глубокой ночью бродите по полям, что бы она сказала? — произнес арендатор, разыгрывая удивление.
— Так уж получилось, Куртен.
— Надо думать, — насмешливо заметил арендатор, — надо думать, у господина барона были на то свои причины?
— Да, и ты о них узнаешь, когда мы придем к тебе, — ответил Мишель.
— Ко мне! Вы идете ко мне? — воскликнул озадаченный Куртен.
— Ты отказываешься меня принять? — спросил молодой человек.
— Праведный Боже! Мне — и отказываться вас принять в доме, который, если разобраться, принадлежит вам!
— Ну, тогда не будем терять время, ведь уже очень поздно. Иди вперед, я пойду за тобой.
Обеспокоенный повелительным тоном молодого хозяина, Куртен повиновался; через сотню шагов он открыл калитку в изгороди, пересек плодовый сад и очутился у своего дома.
Войдя в комнату на первом этаже, служившую одновременно комнатой и кухней, он сгреб головни в очаге, раздул огонь, зажег свечу желтого воска и поставил ее на камин.
И только тогда, при свете этой свечи, он увидел то, что не смог увидеть при луне: Мишель был бледен как смерть!
— Ах, господин барон! — воскликнул Куртен. — Господи Иисусе! Что это с вами?
— Куртен, — нахмурившись, произнес молодой человек, — я слышал твой разговор с моей матерью.
— Вот как, вы слышали? — слегка опешив, спросил арендатор.
Но он тут же овладел собой:
— Ну так что же?
— Ты очень хочешь, чтобы в будущем году тебе продлили аренду.
— Я, господин барон?..
— Ты, Куртен, и ты хочешь этого гораздо сильнее, чем можно предположить по твоим словам.
— По правде говоря, господин барон, я был бы не против, но, если бы возникло какое препятствие, я бы от этого не умер.
— Куртен, твой арендный договор буду продлевать я, — сказал молодой человек, — потому что в будущем году, когда придется его подписывать, я уже буду совершеннолетним.
— Точно так, господин барон.
— Но ты прекрасно понимаешь, — продолжал молодой человек (желание спасти графа де Бонвиля и остаться возле Мари придало ему несвойственную его характеру решимость), — не правда ли, ты ведь понимаешь, что если ты выполнишь то, о чем говорил сегодня, если ты донесешь на моих друзей, то я-то уж никак не стану продлевать аренду доносчику?