Волчья тень
Шрифт:
– Вы ее не слушайте, – говорю мисс Люсинде, – она не о вас говорит.
– Да я понимаю, – отзывается мисс Люсинда. – Знаю, каково хотеть того, чего вроде бы никак не получить.
– Вот кстати, – вставляю я, – нельзя ли как-нибудь научиться этому фокусу, о котором вы говорили?
Мисс Люсинда долго молчит, и я начинаю опасаться, что Рози своим вмешательством умудрилась-таки ее разозлить. Что она с нами больше и говорить не станет, да еще как бы и у нас ноги не отсохли. Ее взгляд устремлен за деревья, а из трубочки тянется
– Есть два способа пробудить эти дремлющие ДНК, – говорит она. – Первый – это изловить кого-нибудь из Народа или их близких родичей и напиться их крови.
Мне вспоминаются все эти фильмы, которые я смотрела в открытых кинотеатрах и на ночных сеансах.
– Не отсюда ли легенды о вампирах? – спрашиваю.
– Может, и отсюда. Напиться крови – очень действенное средство, да только Народ его не всегда одобряет – сама понимаешь. И не обманывай себя: они всегда узнают, если кто слопал одного из них.
– Вы сказали, есть и другое средство?
Мисс Люсинда кивает:
– Сварить зелье и выпить его. Времени уйдет больше, зато не заведешь себе врагов.
Я еще только собираюсь спросить ее про состав зелья, а она уже начинает нараспев декламировать рецепт, один за другим перечисляя ингредиенты и каждый раз подчеркивая, что добыть их надо самому.
Толченая головня, собранная на поле, сжатом в осеннее полнолуние.
Жабья кожа, прокопченная на дыму от горящего гикори, высушенная и размолотая.
Кукурузная пыльца, собранная на лист красного дуба метелкой из размочаленного прутика сикомора.
Яд гремучей змеи, взятый в новолуние.
Почка алоэ, разрубленная на четыре части, из которых каждая высушена на солнце в определенный день недели.
Настойка из сосновых шишек, вываренных до образования тягучего желе.
Печеные собачьи кости, размолотые.
Измельченный свежесорванный пурпурный вьюнок.
Изрубленное на мелкие кусочки перо из хвоста совы.
И напоследок щепотку с шляпки того мексиканского гриба, из которого вы готовите свой псилоцибин.
– Трудновато все это раздобыть, – говорю я.
– Но возможно.
– Да, пожалуй, возможно. Хотя человеку пришлось бы обшарить рай и ад, чтобы все это собрать.
– Обшарит, если ему очень надо, – отзывается она.
Потом объясняет, что все собранное следует смешать со стаканом кукурузного виски и оставить настояться в течение четырех дней. Затем слить в сосуд с ягодами рябины и кроваво-красной смолой, собранной на внутренней стороне коры мускатного дерева, и закопать сосуд в неосвященную могилу на тринадцать ночей, начиная с ночи новолуния.
– А потом, – ухмыляется она, – выпей до дна и жди перемен.
– И как это называется? «Коктейль для самоубийц»?
Мисс Люсинда снова скалится:
– Люблю девочек с юмором.
– Догадываюсь, что будет больно, – говорю я.
– О, много чего будет, – отвечает мисс Люсинда. – Боль – это еще не все. Это заставит твое тело изменить представление о том, кто ты есть. Будет тебе и лихорадка, и озноб. Будешь видеть то, чего нет, а то, что есть, на время оденется в новую шкуру. Но если пройдешь до конца, думаю, сочтешь, что дело того стоило.
– Значит, пройти не всем удается? – спрашиваю я.
Она качает головой:
– Не всем хватает отваги. – Она бросает взгляд на Рози. – Понятно, испытать все придется только одной из вас. Потом она сможет поделиться своей кровью с подружкой.
– Вы же говорили, этот ваш Народ такого не одобряет?
– О, они умеют отличить дар от кражи.
Мы еще немного сидим молча: мисс Люсинда с Рози покуривают, а я размышляю.
– Зачем мы к вам пришли, я знаю, – говорю я, прощаясь, – но зачем вы нам помогаете? Насколько я понимаю, вы сами из Народа или из близких родственников. Мы могли бы напиться и вашей крови, как вы сами нас научили.
– Могли бы? – Ее голос меняется, теперь он низкий и угрожающий, и темные глаза наливаются тьмой.
Я слышу стеклянный перезвон и понимаю, что ветер снова встряхивает бутылочное дерево.
– Конечно, мы бы не стали, – поспешно добавляю я, – просто я удивилась…
Ее взгляд упирается в меня, и в нем по-прежнему стоит тьма.
– Приходят время от времени люди, – говорит она, – о чем-нибудь просят. Кому зелье, кому наговор. Была как-то девчушка, которой позарез понадобилось летать как птица. Но по большей части, оттого что я им помогу, мир не станет интереснее. Даже наоборот, пожалуй. Но ты, девонька, – она сверлит меня взглядом, – с тобой другое дело.
– Почему «другое»?
– В тебе свет, – объясняет она, – темный свет такой силы, что уму больно долго смотреть на него. Этот свет говорит, что ты могла бы заново расшевелить мир, если кто подтолкнет тебя в нужную сторону.
Она поднимает руку, не дав ни мне, ни Рози вставить слово.
– Помню, помню, что я говорила, – продолжает она. – Как я люблю простую жизнь и все такое. Но есть два вида сложностей: одни мы сами на себя навлекаем, и они совсем не так уж забавны, а другие нам приносит мир. От таких чувствуешь себя отчаянным и живым, когда пытаешься сложить из них целое.
– Коль у вас такое настроение, – предлагаю я, – почему бы вам не уделить мне глоточек своей крови и не посмотреть, каким интересным я сделаю для вас мир?
Она качает головой:
– Не думай, что мне это не приходило в голову. Беда в том, что не все бы одобрили дела, которые ты можешь натворить. Не хочу, чтоб они потом обернулись против меня – раз я сама все затеяла, понимаешь? Родственники не особенно любят, когда кто-то замешивает кашу вроде той, какую ты меня просишь заварить, а кому это нужно, чтобы столько могущественного Народа разом обернулось против него? Я-то знаю, видала, как оно бывает.