Волчья тропа
Шрифт:
– Пошли…
Мой новый друг так же ловко, как вытащил танцевать, увлёк меня к двери, а там и за порог. Вьюга разгулялась не на шутку. Ступеньки косо занесло снегом, в закутке на крыльце было слышно, как негодует ветер.
– Совсем холодно стало. Глядишь, вечеринка так ночёвкой станет, – Радомир подмигнул, накидывая мне на плечи свой тулуп. Я попыталась отстраниться – придумал тоже! И я в расстёгнутом не согреюсь и сам замёрзнет, но Радомир так и оставил руки на моих плечах – не вывернуться.
– Ой!
Я дёрнулась. Ладони наглого парня, только что мирно покоившиеся у меня на плечах, сползли сильно ниже. Там и замерли.
– Не так что? – промурлыкал рыжий.
– Руки-то убери… – пробубнела я, стараясь не смотреть на завораживающее лицо.
– Неужели неприятно? – прищурился наглец, ощупывая обхваченное.
Я вздохнула.
Парень отпрыгнул, тряся головой и ошалело хлопая глазами.
– Ух, крепка баба! – выдохнул он.
– Заслужил! – и правда!
Думала, обиженный, сейчас в драку полезет. Не раз слышала, как костерили сестру неугодные ухажёры. Но Радомир оказался поумнее некоторых. Улыбнулся, махнул рукой:
– Заслужил, что поделать. Ну хороша ж! Не устоял. Уж прости, коль обидел.
И весело да спокойно, будто и не ожидал от меня ласки, взял под руку и повёл обратно в дом.
– Хорошо, плюха по голове пришлась, ударила бы ниже, я б к вам в деревню навряд ещё заявился. А так надежды не теряю, – шепнул мне нахал.
Раскрасневшаяся с мороза, радостная, я засмеялась. Почему-то я чувствовала себя счастливой.
Серый увидел нас ещё от порога. Не глядя, расталкивая людей на пути, всё ускоряясь, подходил ближе.
– Становись, девки, в очередь! – задорно крикнул Радомир в толпу. – Ястреб снова когти точит, вторую голубицу высматривает!
Девки зарделись, захохотали, парни, кто поближе, одобрительно хлопали Радомира по спине.
Когда я заметила Серого, он уже почти бежал и, отшвырнув с пути попавшегося Петьку (рослый детина так и впечатался в стену), вместе с Радомиром вывалился на улицу. Я взвизгнула, не сразу поняв, что происходит. Бросилась посмотреть – неужто другу поплохело? И с ужасом увидела, как Серый тихо и сильно колотит лежащего под ним человека. На ступеньках, прямо на нетронутом снегу земляничинками алели мелкие капли крови. Перед крыльцом, наполовину скрытые в сугробе, будто два зверя сцепились. Серый оседлал рыжего и раз за разом беззвучно опускал кулаки. Рыжее пятно всё разрасталось. Уже не волосы – кровь. Я кинулась на Серого, не глядя под ноги. Прыгнула на спину, дёрнула. Он, не глядя, отмахнулся. Я отлетела на два локтя и бросилась снова. Такая животная злоба была в лице человека, которого я знала другом, что ясно сразу – убьёт. Любого, кто сейчас помешает, убьёт. Наконец, выбежали парни – разнимать. А я всё смотрела на жуткое лицо, не узнавая, всё дальше отступая в снег, в самые сугробы. Серый забился в добром десятке рук, оттаскивающих его от почти уже не двигающегося рыжего парня. Заозирался, отыскивая кого-то. Увидел меня. Рванулся… Я не выдержала. Запуталась в сарафане, упала, проваливаясь в снег, подскочила и припустила подальше от жестокого незнакомого мне человека.
А метель, получив первую кровь, и не думала успокаиваться.
Когда я поняла, что бежала в противоположную от деревни сторону, я, одновременно осознала, насколько замёрзла. Когда перестала узнавать лес вокруг, перепугалась. А вот когда до меня дошло, что я понятия не имею, в какую сторону возвращаться, живот предательски сжался, угрожая пустить к горлу рыдания вперемешку с вечерним угощением.
По собственным следам не воротишься: через сажень30 их едва видно, а через две не угадать и очертаний. Ну вот. Умру испуганной зарёванной девкой посреди леса. Нет, не посреди. Так хоть не обидно. Наверняка ведь по темноте и метели заблудилась в трёх соснах. Обнадёженная догадкой, я побежала в одну сторону, в другую, давясь снегом и собственными слезами… Только обувку чуть в сугробе не потеряла. Прищурилась. В эдакую непогодь дерева с трёх шагов не разглядишь, не то что дорогу. Побрела наугад: не выйду из леса, так хоть не замёрзну насмерть. Пока… Обхватила себя руками для тепла и нащупала накинутый тулуп Радомира. Хоть какое утешение. Я посильнее натянула рукава на застывшие ладони, попутно возблагодарив рослого парня и его длинные руки. Засмеялась, сообразив, что, если бы не его «длинные» руки, не блуждать бы мне сейчас по лесу. Обшарила карманы – ну как что-нибудь выручит? – но нашла только маленькую флягу, отчётливо попахивающую брагой. Фляга была неудобная, грубо сделанная – старую бутыль толстого стекла оплели бечевой для прочности. А, где наша не пропадала. Я недоверчиво принюхалась, скривилась и всё-таки приложилась к горлышку. Бр-р-р-р-р! Ух и дрянь эти мужики пьют! Кипятка хлебнула, да только вместо того, чтобы просочиться к животу, он прилип к глотке, обжигая, растекаясь по жилам и костям… А и правда стало теплее. И страх отступил. Я убрала флягу подальше. А то сопьюсь ненароком, да и замёрзну насмерть под ближайшим кустом.
Найду ли когда выход из этого треклятого леса? Ни рук ни ног не чутно. Взглянула на пальцы – на месте, но белёсые, почти прозрачные. Ох, заметёт меня снегом, как и не было. По весне прорастут на могилке цветы и Серый, случайно оказавшись рядом, взглянет на нежные бутоны и вспомнит меня. И вот тогда-то он, сволочь, поймёт, что померла я по его дурости! Я всхлипнула, жалея себя. Что за сопливую историю надумала? Утёрла колючим рукавом лёд с подбородка, прогнала подкрадывающийся сон. Да быть не может, чтобы я вот так просто в родном лесу из-за какого-то мальчишки дух испустила! Вон, впереди снег будто плотнее. Дома никак? Я прибавила шагу. А впереди клубилась, завевалась в причудливые узоры, собиралась в человеческие очертания и распадалась на клубы снега…
…не вьюга.
Высокая бледная женщина, нёсшаяся над землёй, опутывающая деревья и яростно ломающая ветки не была человеком. Я осела на землю, прижавшись к голой, как скелет, ёлке. Да только спрячет ли худое деревце от силы богининой? От силы, доселе невиданной и почти забытой людьми? Она знала, что я здесь. Она не смотрела, но одного этого знания с лихвой хватало, чтобы я начала забывать собственное имя, чтобы окутавшая тьма растворяла само моё бытие, чтобы я переставала быть собой и сливалась воедино со страшным существом, в немой ярости носящимся по лесу… Холодная, пустая, одинокая. Молящая согреть тонкие пальцы, дрожащая в танце, кутающаяся в чёрный саван волос, ступающая так и не обнятыми никем тонкими ногами по мёрзлому снегу. Не холод мучил её, она сама стала холодом, когда пустота и страх внутри одинокой женщины перестали умещаться в сердце, вырвались наружу. Укутало её одиночество деревья, заметёт и человека, если безумец попадётся на пути богини Смерти – Мары. Безумные, пустые чёрные глаза, слепо шарящие окрест. Кого ищут? Жертву или спасителя? Сумеет ли когда-то Марена утолить бешеный голод, отогреть смёрзшееся в льдину сердце?
Пройдёт время и люди выйдут на борьбу со злой стужей. Разорвут, растащат на части, сожгут только начавшее оттаивать сердце на Масленицу. И снова бросят в одинокую тьму Мару, пока не соберётся она с силами, не срастит изломанные кости, не поднимется с колен, чтобы, как и сотни прежних зим, пойти искать того, у кого хватит тепла на двоих. И на будущий год снова не дождётся замёрзшая Богиня возлюбленного Даждьбога, канет во тьму чуть раньше его пробуждения по весне. И всё лето будет держать её в крепких объятиях нелюбимый муж-слепец, Стрибог31.
У меня не было имени. Не было памяти. Тело колотило холодом и лишь горячие слёзы напоминали, что я ещё на этой земле, что пока не утащила меня с собой в Навь несчастная богиня.
Мне жаль.
Мне очень, очень жаль.
Но так холодно…
Шаг, и ветер вихрем закружит снег; шаг, и вьюга поднимется до самого неба, чтобы упасть, обессилившей, на лес, укутать саваном; шаг, и я превращусь в такую же вьюгу, в один из многих порывов ветра, которые сегодня выпустил Чернобог в Явь. И схватят, утащат меня к утру туда, где нет и не будет ничего живого, где мёрзнуть нам до скончания веков, где уже никто не согреет.
Этой ночью исчезают грани. Нет живого и мёртвого, нет прошлого и будущего – всё едино, всё одна вьюга. Мара обошла деревню – забывшие, не уважившие Её пробуждения люди всё-таки откупились малой кровью…
Малой кровью…
Кровью!
Нет, так просто я не умру. Я – всё ещё я! Не мы! Боясь спугнуть надежду, я судорожно шарила по карманам. Фляга! Стеклянная, оплетённая… Я не таилась. Мара знала, что я здесь. Она не торопилась. Не сейчас, так много зим спустя, но я всё равно окажусь в её объятиях. Возможно, тогда я не буду так яростно бороться. Но сейчас во мне ещё осталось тепло! И огонь рвётся наружу, не даёт забыться. Она делала первые шаги, аккуратно ступала, пробуя силу на вкус, готовясь принять царство. Натешится, и примется за нежданную жертву. Добровольно оказавшуюся в лесу дурёху. В Марину ночь! Угораздило! Я зубами рвала бечеву, задирала ногти, а та всё не поддавалась, на совесть была оплетена бутылочка.