Волчья яма
Шрифт:
– Один тут? – поинтересовалась она и умолкла в ожидании ответа.
– Не один, – и полез на обрыв за елкой. Все-таки надо подложить в костер.
Он стащил елку с обрыва, подтянул поближе к берегу и стал обламывать сучья. Некоторые из них бросал в костер, другие – потолще – складывал в отдалении про запас. Женщина, пристально наблюдая за ним, молча сидела возле костра. Потом резко спросила:
– Ты дурной, что ли?
Прежде чем ответить, он кинул на нее сердитый взгляд – она явно смущала солдата и, видно, не сразу поняла это. А поняв, подошла к нему ближе:
– Давай помогу.
Вдвоем они стали обламывать сучья, хотя, как он увидел, помощи от нее немного, скорее мешала, то и дело дергая елку. Ростом она оказалась выше щуплого солдата и, похоже, нисколько не стеснялась его. Он же неизвестно почему робел от ее близости.
– А топора нет? – И он увидел, что спереди у нее недостает двух зубов.
– Нету.
– И пилы нет?
– Нет.
– Как же ты тут обходишься? Ручками?
– Ручками.
– А рыба как? Клюёт?
– Клюёт, – односложно отвечал он, с силой выламывая сухие суки снизу. Женщина обламывала более тонкие с верхушки.
– И много наловил?
Вспомнив об их улове и потере крючка, он криво усмехнулся. Кто она такая, чтобы все ей объяснять?
– Где же твои снасти? – не унималась женщина. – Сетка там или удочка.
– Для нашей рыбы снастей не надо, – сказал он, имея в виду лягушек.
– Вот как! Значит, ты не один тут?
– Не один, – и впервые открыто взглянул ей в лицо, задержав взгляд на вязаной шапочке: все-таки летом в зимних шапках не ходят, подумал он, даже в лесу. Это не укрылось от пристальных глаз женщины.
– Что, думаешь, шапка нехороша? Вполне хороша. И комары не кусают. Так с кем же ты тут ловишь?
– С кем надо, с тем и ловлю, – тихо сказал он и умолк. Праздное любопытство этой незнакомки стало надоедать солдату. «Хорошо еще, – думал он, – если только праздное. Скорей бы пришел с болота бомж, вдвоем мы бы сообразили, как обойтись с ней».
Женщина, в свою очередь, тоже поняла, что мало чего добьется от этого необщительного парня в солдатском бушлате, и сказала:
– А я иду, смотрю – костерок, никого не видно. Ну, думаю, прикурю, а то зажигалка кончилась. Топать еще далеко...
– Это куда – топать? – доброжелательно спросил солдат.
– Туда, – неопределенно махнула рукой женщина.
И тогда солдат заметил возле костра небольшую хозяйственную сумку, с которой женщины ходят на рынок. В сумку что-то было положено, однако вряд ли продукты – на вид сумка казалась легкой. В это время из кустов возле речки появился бомж, который, увидев их тут, приостановился, но затем не спеша стал подходить по берегу. Женщина, заметив его, кивнула:
– Напарник, да?
– Напарник, – сказал солдат. Его напряжение от неловкости общения с ней сразу убавилось. В присутствии бомжа он чувствовал себя увереннее.
На ходу изучая гостью, бомж подошел к костру. В шапке он нес наловленных в болоте лягушек и теперь явно раздумывал, как с ними быть. Обнаруживать их перед незнакомкой не очень хотелось, но и бросать жалко. Женщина, похоже, что-то поняла.
– Это рыба?
– Рыба, – вдруг сказал бомж. – Лещи. Показать?
– Покажи.
Женщина сделала несколько шагов навстречу, чтобы заглянуть в шапку, отвязанные уши которой он зажимал в кулаке. А взглянув, отшатнулась.
– Фу, гадость! Зачем они вам?
– Есть.
– Есть? Вы что?
– А ничего. Голод – не тетка.
– Понятно, – не сразу сказала женщина и отошла, кажется, теряя интерес и к лягушкам в шапке, и к обоим мужчинам.
Бомж между тем с неожиданным оживлением засуетился возле костра.
– Вот мы их сейчас подкоптим, поджарим и слопаем за милую душу. Правда, солдат? Можем и угостить, если оголодала. Откуда идешь? – по-простецки обратился он к женщине.
– Оттуда, – сказала женщина и присела в сторонке от костра.
– Солдат, давай больше дров! – начальственно распоряжался бомж. – Нажигай углей. А я этих выпотрошу, нафарширую, приготовлю... Французы едят, а мы что – хуже?
Солдат без особой охоты занялся костром – стал подкладывать в него сухие еловые сучья, и скоро пламя шугануло столбом под самое небо. Вблизи от костра становилось жарко, они отсели подальше; бомж, привычно орудуя перочинным ножичком, выпотрошил десятка полтора мелких лягушек.
– Небось в бегах? – вдруг спросил он женщину, сидевшую поодаль.
Та насторожилась.
– В каких бегах?
– Ну от милиции убегаешь?
– Ни от кого я не убегаю. Пусть от меня убегают.
– А ты что – из угрозыска?
– Хотя бы.
– Так я тебе и поверил! – оглядев ее, сказал бомж.
Женщина в ответ засмеялась – строгое лицо ее по-доброму прояснилось.
– Ну и правильно. Теперь никому нельзя верить. Мне тоже.
– То-то...
На груде нагоревших углей бомж принялся жарить лягушек. Солдат, сидя рядом, привычно сглатывал слюну и помалу ворошил костер. Он ждал, что женщина уйдет, ее присутствие сковывало его, уже успевшего отвыкнуть от необязательного общения с незнакомыми. Для общения ему вполне хватало бомжа. С женщиной, наверно, следовало держаться иначе, особенно с такой вот – бесцеремонно-простецкой.
Спустя час или больше лягушки кое-как поджарились, и они принялись за еду. Женщина по-прежнему сидела чуть в сторонке от костра, и солдат подумал: наверно, сейчас уйдет. Но она не уходила, и когда бомж протянул ей маленькую лягушку на большом листе лопуха, который они использовали вместо тарелок, нерешительно взяла его. Однако есть не спешила.
– А соли? Соли у вас нет?
– Чего нет, того нет, – развязно сообщил бомж. – И выпить не имеется. А может, у тебя есть?
– Чего нет, того нет, – в тон ему ответила женщина и тихонько вздохнула.