Вольф Мессинг. Судьба пророка
Шрифт:
– Полезная книга, – заметил Мессинг, – всю мою родню погубили фашисты.
– Не полезная, а националистическая! – взорвался Сталин. – И ты защищаешь своих!
– От чего? От кого? – спокойно ответил Мессинг. – Вся моя родня давно уже покоится в земле… Никого не вернешь, – хрипло произнес он. (Позднее выяснится, что чудом выжила одна из его племянниц – Марта Мессинг. – В. С.)
– Ладно, – смягчился Сталин, – ты интернационалист, а Михоэлса прощупай.
Разговор со Сталиным расстроил Мессинга, и свое выступление в этот вечер он провел неровно. Часто не мог сосредоточиться и разыскал заказанный предмет только с третьего раза. Зал шумел, назревала сенсация: великий телепат терпел фиаско. Он нервничал, едва ли не умоляя индуктора постоянно повторять про себя желание, и, только собрав волю в кулак, все-таки нашел на последнем ряду балкона лежащий под сиденьем портсигар, из которого нужно было достать три сигареты. Волнение зала обернулось шквалом аплодисментов – зрители посчитали, что Мессинг выполнил очень трудное задание.
Михоэлс сам пришел в гримерную к Мессингу. Они встретились как старые и добрые друзья.
Вид артиста обескуражил Мессинга. Перед ним стоял сильный человек, с непропорциональными чертами лица, часто свойственными гениям, лучистые добрые глаза выдавали его талант и наивность. Мессинг на мгновение заглянул в его сознание и тут же отказался от этого, настолько помыслы Михоэлса были чисты и светлы, как и его душа. А вот будущее артиста заставило пришедшего в ужас Мессинга опуститься на стул, чтобы не выдать своего волнения.
– Я всегда присаживаюсь перед выходом на сцену, словно перед дальней дорогой, – сказал Мессинг.
– А я сажусь в кресло, мне как народному артисту и королю Лиру положено кресло, – пошутил Михоэлс.
Они расстались очень дружелюбно, крепко пожав друг другу руки. Мессинг задержал руку Михоэлса в своей.
– У меня ощущение, что вы прощаетесь со мной, – удивился Михоэлс.
Мессинг покраснел от растерянности, но нашел что ответить:
– Не очень часто мне удавалось пожимать руку королевской особы!
Оба рассмеялись: Михоэлс – чистосердечно, Мессинг – нервно и напряженно. Он просто страшился рассказать другу, что его ожидает. Надеялся, что видение было ошибочным и Сталин переменит свои намерения.
Сталин принял Мессинга в комнате, закрытой шторами, между которыми все-таки пробивалось первое весеннее солнце. Наверное, не хотел, чтобы во время их беседы телепат мог разглядеть его лицо.
– Видели Михоэлса? – хмуро произнес вождь.
– Видел.
– Я знаю. Даже о чем вы говорили. Но интересно, что вы прочитали в его мыслях?
– Они чисты… – начал Мессинг.
– Покрываете своего, – дернулся Сталин.
– Зачем? –
– Вы не скажете правды? – двусмысленно заметил Сталин. – Почему вы молчите? Что вы еще увидели, встретившись с Михоэлсом?
– Его смерть. В темноте… Было плохо видно.
– Ха-ха! – вдруг диковато засмеялся Сталин. – Даже я не вечен. Но грузины живут долго!
После ухода Мессинга Сталин дал указание Управлению культуры не занимать этого артиста в дальних от Москвы концертах.
А Мессинг, садясь в кремлевскую машину, услышал за своей спиной чисто звучащий бас:
– Вольф? Это ты, Вольф?
– Поль? – обернулся Мессинг!
Они обнялись как старые друзья, когда-то вместе выступавшие в Берлине в одном варьете и не видевшиеся с довоенных лет.
Кремлевские курсанты с недоумением, но по уставу спокойно наблюдали странную, не предусмотренную графиком встречу.
Известный прогрессивный американский певец Поль Робсон приехал на прием к Сталину в то время, когда Мессинг покидал Кремль.
– Я буду выступать телевизор, – с трудом подбирая русские слова, произнес Робсон. – Прямой эфир!
Мессинг отвел Робсона в сторону и на бумажке латинскими буквами начертал три куплета песни, шепотом сообщив ее название. Робсон понимающе кивнул головой:
– О’кей, камарад!
Концерт состоялся через несколько дней, и в конце выступления Робсон спел эту песню. Опешивший от неожиданности диктор, волнуясь и заикаясь, сказал, что певец исполнил песню защитников Варшавского гетто.
Сталин растерянно глядел на экран, не понимая, как эта песня могла миновать десятилетиями отлаженную цензуру, а Вольф Григорьевич Мессинг сквозь слезы смотрел на Робсона, мысленно благодаря коллегу, поведавшего миру об убитых в прошедшей войне шести миллионах его соотечественников.
Непредсказуемость в поведении Сталина волновала Мессинга, и он никак не мог привыкнуть к вызовам в КГБ, к нелепым и грубым требованиям чекистов.
Одна из последних встреч со Сталиным произошла в начале 1948 года. Сталин был хмур, не в настроении. «Наверное, плохо выспался», – подумал Мессинг, но во время их разговора, прочитав мысли вождя, понял, что его раздражает.
– Американцы имеют атомную бомбу! – неожиданно выпалил он. – А мои ученые только обещают ее создать, говорят, что очень скоро. Можно ли им верить?