Вольф Мессинг. Судьба пророка
Шрифт:
Сталин понимал, что Литвинову верят за рубежом, и, несмотря на определенную неприязнь к нему, в 1930-м назначил наркомом иностранных дел и продержал на этом посту до 1939 года. Сталина раздражало, что не он, а этот человек содействовал установлению дипломатических отношений с Америкой, приему СССР в Лигу Наций, где Максим Максимович достойно представлял нашу страну. Но недовольство Сталина ростом влияния Литвинова усилилось настолько, что еще перед началом войны он делает его заместителем министра иностранных дел и одновременно послом Советского Союза в Америке. Однако в 1943 году до Сталина дошли сведения о создании в США сверхгрозного оружия, секреты которого вождю хотелось вызнать во что бы то ни стало. Литвинов со своей честностью и интеллигентностью мог в немалой
В последние годы Максим Максимович редко выходил из дома, но на выступление Мессинга выбрался и смотрел его с открытым от удивления ртом. После концерта хотел зайти к маэстро за кулисы, но не решился, зная, что своим приходом может скомпрометировать психолога. Мессинг сам вышел к нему – он увидел Литвинова со сцены, чувствовал присутствие в зале сильного, волевого и умного человека, нашел его взглядом, а после представления подкараулил у выхода.
– Я рад, что вы пришли посмотреть мои опыты, – улыбнулся он Литвинову.
– Это не опыты, – покачал головой Литвинов, – это наука, еще неизведанная, не объясненная правильно, но наука!
– Вы один из редких людей, кто понимает меня, мои действия, – грустно сказал Вольф Григорьевич.
– К тому же вы отличный дипломат! – похвалил его Литвинов. – Вы совершаете то, что может не понравиться начальству. Я, знаете, тоже пытался иногда делать так, чтобы наша страна прилично выглядела на фоне самых цивилизованных стран… М-да, и сейчас нахожусь на пенсии. Работайте, пока хватит сил, Вольф Григорьевич. От вас идет вера в грандиозные, но неиспользуемые возможности человека. Полезные возможности. Желаю успехов! – сказал Литвинов и, опасливо оглядываясь по сторонам, направился к выходу из вестибюля…
В 1943 году Сталин узнает об американском проекте «Манхэттен», целью которого было создание атомной бомбы. Проект разрабатывался в городке Лос-Аламос. Найти в его громадной лаборатории людей, готовых передать секреты рождения бомбы Советскому Союзу, было несложно. Там имелось немало коммунистов, сочувствующих нашей стране, которая вела кровавую войну с фашизмом. Труднее было сообщить эти сведения разведчикам, работавшим под крышей посольства. За каждым из них велось тщательное наблюдение. Сталин считал, что непосредственное отношение к созданию оружия имеет Альберт Эйнштейн.
Сначала к овдовевшему ученому подсылают молодую девушку из семейства художника Поленова. Она пленяет стареющего физика, но ни одного слова об атомной бомбе вырвать у него не удается. Тогда по приказу Сталина в город, где проживает Эйнштейн, отправляется опытная разведчица, жена известного советского скульптора Сергея Коненкова – Маргарита, которая становится любовницей ученого. Он даже не подозревает, что его возлюбленная Марго на самом деле – советский майор Лукас, и ее задача очаровать американских разработчиков ядерного оружия.
Попасть в Лос-Аламос невозможно. Зато великий физик доступен. Он безумно влюбляется в советского агента. В 1945–1946 годах Эйнштейн написал Марго девять любовных писем. Все они были проданы с аукциона Сотби 26 июня 1988 года. Но вот беда – Эйнштейн не занимался разработкой ядерного оружия, и, выяснив это, майор Лукас резко порывает с ним связь. В своих письмах опечаленный Эйнштейн вспоминает прекрасные, полные любви встречи, пребывание Маргариты в его доме.
Он настолько доверял ей, что не раз оставлял одну в своем особняке, а она потом рассказывала, как «томилась» в ожидании «любимого». Резкий разрыв не был понятен ученому. «Марго, дорогая, единственная, что произошло с тобою? Может, я чем-то обидел тебя? Заранее шлю извинения», –
А Сталин ждет. Советским ученым требуется слишком долгий срок для разработки грозного оружия – не менее десятка лет. Проще и быстрее заполучить секреты расщепления атома непосредственно из лаборатории Оппенгеймера. Тем более что самые первые результаты уже находятся на рабочих столах наших ученых. И переслал их в Советский Союз человек, позднее расстрелянный КГБ по делу Еврейского антифашистского комитета (ЕАК). Хотя дело ЕАК уже было сфабриковано, следствие удовлетворило его просьбу провести закрытое судебное заседание, в отсутствие других подсудимых. Этим человеком был известный в то время еврейский поэт Ицик Фефер. На закрытом судебном заседании Фефер отказался от своих прежних показаний, якобы изобличавших его и других членов ЕАК в национализме, измене родине, и напомнил «судьям», что с начала 1943 года он являлся агентом органов МГБ под псевдонимом Сирин и всегда действовал по их заданию.
Закрытые судебные заседания тогда не протоколировались, поэтому в записях об одном из них, на котором Фефер признал себя агентом, ни слова не говорится о том, какие приказы он выполнял. По некоторым сведениям, в ночь-ареста начальник МГБ Виктор Абакумов сказал ему, что если он не будет давать признательные показания, то его станут бить. «Поэтому я испугался… и на предварительном следствии давал неправильные показания».
В первые месяцы ареста, в отличие от других заключенных по делу ЕАК, Феферу разрешались любые домашние передачи, ни один следователь не дотрагивался до него даже пальцем. Создавалось впечатление, что в тюрьме, как под домашним арестом, сидел соратник следователей с целью давать нужные показания по делу ЕАК, и нет сомнения, что ему обещалась свобода, ему – агенту МГБ, имеющему немалые заслуги перед страной. Фефер намекал о них на закрытом судебном заседании 6 июня 1952 года. Он заявил, что еще в начале 1943-го, прибыв в Америку с председателем ЕАК Михоэлсом для сбора средств в пользу Красной Армии, он был вызван представителем МГБ генералом Зарубиным, работавшим в посольстве. Генерал предписал Феферу согласовывать свои действия и поддерживать постоянную связь с ним и его сотрудником Клариным. Далее Фефер рассказал, что предоставлял сотрудникам МГБ подробные отчеты о своей деятельности.
Глава советской делегации Соломон Михайлович Михоэлс ни к генералу Зарубину, ни к другим сотрудникам МГБ – Скрябину и Кларину – не вызывался и, разумеется, никаких их поручений не выполнял. Велись ли с ним переговоры о сотрудничестве, неизвестно, а если и велись, то наверняка не встретили согласия. Об этом свидетельствует вся его дальнейшая жизнь и судьба. Но не знать, что рядом с ним находится сотрудник МГБ, Михоэлс не мог. Перед отъездом в Америку он позвонил друзьям, в том числе и Мессингу. Голос Михоэлса звучал бодро и радостно. Он рассказал Вольфу Григорьевичу о цели визита, о том, что воочию увидит далекую страну. Мессинг не сразу ответил, испытывая нехорошее предчувствие, даже хотел сказать: «На кой черт вам сдалась эта Америка», но заметил более мягко:
– Америка… Наш союзник. По-моему, мы очень заинтересованы в ее помощи, но не более…
– Я и еду за сбором средств для Красной Армии. Вместе с Ициком Фефером.
Мессинг видел этого поэта и сразу испытал к нему отвращение, почувствовал в нем слабохарактерность и лживость.
– Но вряд ли американцы знают Фефера, – сказал Вольф Григорьевич.
– Его кандидатура согласована на самом верху, – объяснил Михоэлс тоном, не предполагающим возражений.
– Я понимаю, – многозначительно произнес Мессинг, – но будьте осторожны. Вы едете в чужую, неведомую вам страну. Желаю удачи. Как вернетесь, сразу позвоните, – с тревогой в голосе вымолвил Мессинг, однако возбужденный ожиданием предстоящего вояжа Михоэлс не обратил на его слова никакого внимания.