Вольф Мессинг
Шрифт:
С ангельской высоты обозревая пройденный путь, я хотел бы выразить признательность всем, кто так или иначе помог несчастному шнореру и кабцану выйти в люди. Я благодарен судьбе, что мне повезло внести свой вклад в развенчание «измов» — этих гнусных химер, которые одни выдумывают на горе другим. Не слушайте голоса, доносящиеся из-за горизонта, какими бы сладкими они не казались. Если что не от сердца, не от живой жизни, не от внутренней потребности — это ловушка. Держите дистанцию, уважайте себя, ищите согласие со вселенной, а не с убогими плодами чьих-то досужих размышлений.
Что касается Сталина — кто он? — я отвечу. Я обязательно отвечу всем, кто
Сталин наше спасение и наказание. Дальше понимайте, как знаете. Пораскиньте умом — на что мы годимся, если и впредь позволим себе искать спасение в наказании самих себя. Не лучше ли попытаться отыскать дорогу в будущее в согласии между собой?
Это я вам с высоты четырнадцатого этажа заявляю.
ЭПИЛОГ
Истина — в диалоге, поэтому, что касается согласия, я не отвергаю ни доводы за, ни доводы против.
Загадки истории открываются с годами — это правило я проверил на себе.
Даль ташкентского прошлого прояснилась много лет спустя, когда отсидевший срок за связь с «бандой Берии» Николай Михайлович Трущев, в ответ на мою просьбу объяснить, чем бедный шнорер провинился перед органами НКВД, рассказал занятную историю, которая могла бы послужить хорошей иллюстрацией к библейской заповеди — не рой яму другому.
В конце июля 1942 года Сталину представили список граждан, пожертвовавших личные средства на помощь фронту. Трущев пояснил, в те дни хозяин перенес второй микроинсульт, так что ему было не до поздравительных телеграмм. Немцы, смяв под Харьковом наш ударный кулак, подошли к Воронежу. В городе завязались уличные бои, и никто не мог с уверенностью сказать, куда повернет враг, захватив этот стратегически наиважнейший пункт, а ведь от этого зависела судьба страны. Вариант поворота на север, в обхват Москвы, грозил реальным, если у немцев хватит сил, поражением в войне. Южное направление давало надежду на передышку.
Только в середине сентября, когда ситуация на фронте прояснилась, секретарь Сталина Поскребышев посмел напомнить вождю об этом злополучном списке. К тому моменту вполне определились намерения врага захватить Сталинград и Кавказ. Поражение в войне Генштаб теперь рассматривал как маловероятную возможность — удержать фронт на расстоянии более двух тысяч километров у врага не хватит ни сил, ни резервов. К сентябрю в общих чертах стало ясно, как исправлять положение. Жуков и Василевский, побывавшие в районе Сталинграда, заверили вождя — просто так наши город не отдадут. Героизма нам не занимать. На Сталина особенно подействовал рассказ о девушках-зенитчицах, ценою собственных жизней остановивших немецкие танки. Вот мастерства бы побольше!.. Обнадеживало и то, что и немцы намертво вцепились в узкую полоску берега. Этим можно и нужно воспользоваться.
Просматривая список, Сталин наткнулся на небезызвестного Мессинга. Что привлекло его внимание — беседы на даче, а может, злосчастные сто тысяч рублей, которые заезжий шарлатан выцыганил у кассира сберкассы, — неизвестно, только вождь продиктовал ему особую благодарственную телеграмму.
Спустя несколько дней Поскребышев не без некоторой доли обескураженности поинтересовался — уместны ли поздравления в адрес Мессинга, ведь этот артист находится под следствием? Сталин приказал разобраться. Когда спустя несколько дней Поскребышев доложил, что Мессинга притянули за измену родине, теракт и контрреволюционную пропаганду, вождь никак не прореагировал на такие зловещие обвинения. Никаких указаний насчет телеграммы тоже не дал. Таков был его стиль — запоминать все и пользоваться этим в самый неподходящий для ответственного за тот или иной вопрос товарища момент. Он умел вгонять ближайших соратников в смертельный страх.
Во время очередного доклада Берии о внутреннем положении страны Сталин между прочим поинтересовался — что с Мессингом?
Нарком растерялся.
— Бил задержан в запретной зоне за нарушение пограничного режима.
Сталин пыхнул дымком.
— Как Мессинг оказался в запретной зоне?
— Он прилетел туда на самолете.
Сталин удивился.
— Мессинг умеет водить самолет?
— Нет, товарищ Сталин. Самолет вел летчик.
— Где летчик?
Лаврентий Павлович замялся.
Сталин сменил тему.
— Что с Мессингом?
— Его задержали пограничники.
Сталин приблизился и ткнул в Берию трубкой.
— Лаврентий, тебе не кажется, что, поставив во главу угла кадровый вопрос, партия должна строго спрашивать с каждого, кто по тем или иним причинам нарушает ее решения? Партия попросила — я попросил! — оставить человека в покое, а ты докладываешь, что известный тебе Мессинг, насчет которого ты получил специальные указания, вдруг решил бежать за границу и не нашел ничего лучше как приземлиться в пограничной полосе. Это странно, Лаврентий. Ты полагаешь, товарищ Сталин выжил из ума и не в состоянии задуматься, зачем Мессингу приграничная полоса, если наши войска стоят на территории Ирана на двести километров южнее. Почему самолет не проследовал прямо в Тегеран? Разберись, Лаврентий и доложи, что там за история приключилась?
Затем Сталин вызвал Поскребышева и в присутствии Берии приказал отправить Мессингу телеграмму с поздравлениями. Немедленно. Можно опубликовать в газетах.
Трущев в особым удовольствием вспомнил, как в телефонном разговоре Берия обозвал Гобулова «грязным ишаком, неспособным не то что наркоматом руководить, а навоз на дороге собирать».
В 1959 году в вестибюле гостиницы «Москва» мне довелось повстречаться с Калинским. Красавца-провокатора было трудно узнать, жизнь заметно потрепала его, ссутулила, наградила плешью. Все равно он вел себя, «як круль», говорил веско, громко, быстро. Заметив Мессинга, Абраша двинулся в мою сторону и широко, чтобы сцапать меня в объятия, раскинул руки. Я едва увернулся. Калинский предложил посидеть где-нибудь, поговорить «за прошлое». Я отказался — выкладывай здесь!
Он обиделся.
— Ты, оказывается, злопамятен, а ведь я пострадал из-за тебя.
— То есть?
Абраша пожаловался.
— За твои грехи мне пришили пятнадцать лет. Помнишь, ты пытался сбежать в Иран? Я, как последний дурак, решил помочь, и меня же обвинили в попытке перехода границы. Затем приписали антисоветскую агитацию и всякое прочее. Помнишь?..
Пришлось поправить Калинского.
— Если я в чем-то и виноват, так только в том, что поверил тебе. Помнишь, как ты предложил мне роскошный полет, как пускал пыль в глаза, как хвалился знакомством с Усмановым, идише маме Жемчужиной. Я не забыл, что ты вытворял на допросах. Послушайте, он нашел у меня пистолет! Это у Мессинга, который вовек не держал в руках оружие.