Волга - матушка река. Книга 1. Удар
Шрифт:
— Видел на канале, — проговорил Аким Морев, следя за тем, как Петин скрылся в кабинете секретаря обкома.
— Побывали уже? Да вы приезжайте к нам — увидите потрясающее, — большие черные глаза Ларина загорелись. — Народ увидите. Знаете, только еще было опубликовано постановление о строительстве Приволжского гидроузла, как около пятнадцати тысяч комсомольцев со всех сторон прислали письма с просьбой дать им возможность строить плотину.
В это время дверь кабинета отворилась, и следом за Петиным в приемную вышел Малинов, в простом пиджаке, без галстука, с расстегнутым воротом. Лицо сизое, широкое, со складками недовольства около губ, а под глазами синеватые мешки. Как только он появился, все сидящие в приемной встали, кто-то проговорил: «Здравствуйте,
— Что ж ты, голубчик, сидишь? Ай-яй. Это все Петин у меня, — он показал на своего помощника. — Нагонит каждую субботу ко мне на прием несть числа… Вот и пыхти. Ну, ты уж, голубчик, давай на понедельник. До двенадцати. В двенадцать у нас бюро. — И вдруг оживленно, даже раскинув руки, вскрикнул: — Аким Петрович! Здесь? Что же, голуба, шел бы прямо. Этот Петин у меня. Айда, айда, — и, не простившись с Лариным, подхватив под руку Акима Морева, повел его к себе в кабинет; здесь, усадив в глубокое кресло, заговорил: — Садитесь. Садись, голуба. Да давай сразу на «ты». Чего уж там. Тем более, я «выкаться» не люблю. Ну, что ж, — продолжал он, не давая Акиму Мореву вымолвить и слова. — Квартирку мы тебе приготовили. Четыре комнаты, кухня и прочие удобства. Хватит пока?
— Слишком, достаточно и двух, — наконец заговорил Аким Морев.
— Скромность? Скромность, конечно, украшает большевика, что и говорить.
— Мне и не надо больше двух.
— Ну, а если мы к тебе в гости нагрянем? Обмыть новую квартиру надо? Надо.
Аким Морев промолчал.
— Знаешь что? Время обеденное. Поедем-ка ко мне. Пообедаем, а вечерком за работу. А может, и так посидим: ныне суббота.
— Пленум когда?
— Через недельку, то есть в следующую субботу. Пойдем, — Малинов нажал кнопку, появился Петин. — Слушай-ка, — обращаясь к нему, сказал Малинов притворно уставшим голосом, скисая. — Вызови-ка нам машину. А тем скажи — пусть пожалеют меня. В следующую субботу пусть приходят. Устал я: не дворник ведь, а секретарь обкома, да еще первый.
— Пленум откроется в ту субботу, — возразил Петин.
— Ну, тогда в следующую, — и Малинов, уже идя к двери, повернулся к Акиму Мореву: — А ты, значит, сюда один… без жены? Ну, конечно, зачем в Тулу ехать со своим самоваром?
Да, тот особняк, окруженный высоким деревянным забором, действительно оказался квартирой Семена Малинова. У калитки стояли два милиционера. Они вытянулись, козырнули и, подозрительно прощупывая глазами, осмотрели Акима Морева так, как торговцы лошадьми осматривают коня: не болен ли сапом.
— Со мной, — с напускной небрежностью кинул им Малинов и тут же к Акиму Мореву: — И тебе надо построить такой домишко. Давай — рядом со мной. В бильярд умеешь? У меня чудесный бильярд. А что пить будешь? — говорил он, как будто вовсе не интересуясь ответом гостя.
Аким Морев насторожился, думая:
«Для чего это он такое напустил на себя? Шиворот-навыворот народный. Гляди, Аким: не оступись».
В столовой все уже ждали отца, сидя каждый на своем месте, нетерпеливо постукивая ножами, вилками, ложками, напоминая проголодавшуюся стайку. Около груды тарелок, подносиков восседала жена Малинова — женщина лет сорока, довольно полная и пышная, рядом с ней — на высоком стуле сынишка лет четырех, дальше шли взрослее — девочки, мальчики, — и замыкался этот полукруг пареньком лет четырнадцати с непослушными, торчащими во все стороны волосами.
Стол был накрыт богато. Среди закусок всех видов, балыков, семги, икры, салатов, студня — виднелись бутылки с винами, коньяками, а огромный графин с водкой выделялся, словно водонапорная башня на глухой железнодорожной станчонке.
— Живем пока, — хвастаясь, показывая на убранство стола, произнес Малинов, затем, сев в кресло, пригласив гостя, сказал, уже обращаясь ко всем: — Рекомендую, чадушки мои: Аким Петрович Морев. Новый секретарь обкома. Второй… Второй, женушка, не делай испуганных глаз. Та-ак. Ну-с, Аким Петрович,
Машенька, довольно жирная, будто откормленная телочка, не по годам широкая в плечах, поднялась со стула и тем языком, каким говорят трехлетние дети, задекламировала:
Висит лампа над столом, Освещает весь наш дом. Да и светом не простым, А золотистым, золотым.— Браво, браво! — закричал Малинов. — А это, — он потрепал непослушные волосы на голове паренька, — единоутробный братец. Ты чему удивлен? Мне ведь всего сорок. Работенка меня измотала, потому с лица-то мне лет шестьдесят. Матушка моя нас четырнадцать человек на свет выпустила. Вот какая была. Этот, — он показал на паренька, — последний. Четырнадцать! Каково? Отец-то каков был? Ну, я в него: видишь, какая поросль возле меня. И еще будет, — и, наливая в рюмку коньяку, сказал пареньку: — А тебе рислингу. Хлебай эту жижу. Нет, ни водки, ни коньяку сегодня не получишь. Мы с ним, Аким Петрович, договор имеем: пятерку принес — пей коньяк, четверку — водку, тройку — дуй рислинг. А как же? Родительских прав я на него не имею, так вот этим пропесочиваю его. У меня свои приемы — пролетарские. Да. Ну, по единой, Аким Петрович, — и, опрокинув рюмку, принялся закусывать. Ел он здорово, но пил куда крепче: сначала коньяк, потом перешел на вино, с вина на водку. — Эх, русская слезинка! — воскликнул он и попросил: — Дайте-ка мне незабываемую чаруху. — Ему подали граненый с обитыми краями стакан. Налив его доверху, Малинов сказал:
— Вот как мы в героические военные годы пили, — выпил, поцеловал в донышко. — Ну, Аким Петрович, по-военному хлопнем?
— Нет. Я питух плохой… и то только ради субботы.
— Значит, сын попа. Ясно, сын попа. А мы разотрем еще единую, — и снова выпил.
Его жена пила мало, но ела с величайшим аппетитом и с подхватом: клала что-нибудь в рот и тут же шумно втягивала в себя воздух, издавая звук, похожий на вздох работающего поршня.
После сытного обеда, чуть покачиваясь, хозяин повел гостя показывать «житье-бытье», как выразился он. Сначала сводил в детскую, заваленную игрушками, потом в свой кабинет, где стояли письменный стол, кресла, диван и два шкафа с книгами. Тут пожаловался:
— Почему у нас не издают книги одной величины? Смотри, как некрасиво стоят на полках: одна шире, другая длиннее.
В бильярдной он раза два-три ударил кием по шару и промолвил:
— Нет. Рука опьянела. Сам ничего, а рука пьяная, — он засмеялся и на цыпочках, воровски подошел к шкафчику с шарами, открыл дверцу, потянул что-то снизу, и перед Акимом Моревым заблестели две бутылки коньяку и рюмки. — От жены прячем, — хитро подмигивая, произнес Малинов. — Ну, тянем-потянем, Аким Петрович, — разливая коньяк по рюмкам, прошептал он так, как будто за дверью находилась его жена.
— Только последнюю, — решительно заявил Аким Морев.
Хозяин выпил, быстро налил новую рюмку и еще выпил. Выпил и моментально как-то осел, распустил руки.
— Я приехал сюда вместе с Иваном Евдокимовичем Бахаревым. Академиком, — произнес Аким Морев, намереваясь рассказать о том, что он видел в степи.
— А! Земляной гений… впрочем, без пяти минут. Ну, подведем стрелку, — заплетающимся языком пробормотал Малинов. — Чудной старикан. Нет, — он ударил рукой по бильярдному полю. — Нет. Когда тут на улицах шли бои, когда мы кровью защищали город… ни одного черта не видать было. А теперь? Теперь полетели — мошкара, — и понес что-то путаное, то и дело выкрикивая: — Герои! Героев дали… А я?.. А мы? Мошкара — ши-и-и. Вон! Трах!..