Волга - матушка река. Книга 1. Удар
Шрифт:
— Да. Только поэтому мы и ставим этот вопрос на обсуждение бюро обкома, — подтвердил Аким Морев, чувствуя, понимая, что спор уже разгорается. И, не желая, чтобы спор превратился в обычную схоластику, он заговорил уверенней и напористей: — Видите ли, в чем дело, товарищи… Нам с вами в ближайшие же годы только в нашей области предстоит освоить под орошение и обводнение около трех миллионов гектаров, развести на них сады, вырастить хлеб, хлопок, рис, виноград, а всем вместе — всему советскому народу — предстоит уничтожить дыхание пустыни, или, употребляя терминологию агрономов, ликвидировать «язык пустыни», другими
— Хорошо! — бросил реплику Пухов.
— Мы, — продолжал Аким Морев, подбодренный репликой, — мы знаем, есть бактерии, вредные для человека, но есть и полезные. Мы также знаем, что в сельском хозяйстве иные виды бактерий играют выдающуюся роль, как, например, бактерии, забирающие из воздуха азот и передающие его растению. Если Рогову и его коллективу удалось превратить бактерии в кристаллы, то, стало быть, мы имеем возможность заготовлять нужные бактерии в изобилии, превращать их в кристаллы и переправлять в соответствующие места. Если Рогову и его коллективу удалось вредную бактерию путем изменения среды постепенно превратить в полезную, так разве мы не можем это практически применить в сельском хозяйстве? Нам предстоит серьезнейшая борьба со злыми силами природы, так давайте используем в этой борьбе все нужные средства…
— Вы переводите на практику, а вопрос-то принципиальный, — вмешался Уралов.
— Принцип без практики — чепуха, — резко возразил Аким Морев и продолжал: — Рогов и его коллектив заглянули по ту сторону установленной черты… Мы с вами решительно не приняли от капиталистического мира социальный строй. Мы заменили производственные отношения, разрушили старый государственный аппарат, создали новый, новую армию и так далее и так далее. Но ведь мы, товарищ профессор, приняли от старого мира основы науки — физику, химию, космогонию, медицину, ветеринарию, микробиологию…
Елена смотрела на Акима Морева расширенными глазами, понимая, что он из узкого круга — ветеринарии — переносит открытие Рогова в большую жизнь. Она собиралась было крикнуть: «Как это верно», — но ее опередил профессор Уралов, со смешком сказав:
— А разве это плохо… Мы переняли науку от старого мира? Что ж, заново создать арифметику?
Зал притих.
Маленький Опарин тревожно посмотрел на Акима Морева, боясь, что тот не найдет, что ответить, думая: «В самом деле, отбрасывать, что ли, все… Заново, что ли, все создавать… новый закон Ньютона, что ль?»
Александр Павлович Пухов только и произнес:
— Э-хе-хе!
А редактор газеты Рыжов, умильно посмотрев на Елену (он любил красивых женщин, как жокей любит красивых лошадей), что-то быстро стал записывать в книжечку, опустив при этом глаза, как бы говоря, что ему стыдно за первого секретаря обкома. И даже записал: «Не суйся в воду, не зная броду».
У Акима Морева в глазах блеснули злые огоньки, что бывало весьма редко. Он быстро погасил их и заговорил мягко, улыбаясь:
— Нет! Мне кажется, это хорошо — мы приняли основы науки от старого мира. Хорошо. Они, основы эти, материалистичны. Однако буржуазия, как господствующий класс, осветила основы науки по-своему, закрепила по-своему, дабы утвердить свой класс. Возможно, я говорю неверно? — намеренно спросил он, чтобы дать возможность противникам с ним поспорить.
— Неверно, —
— Очень даже верно! — крикнула, раскрасневшись, Елена и поднялась со стула. — Разрешите мне!
Она была неопытна, впервые попала на такое совещание, но там, у себя в Разломе, привыкла врываться в спор именно вот таким порядком, потому и крикнула: «Разрешите мне!»
Аким Морев сказал:
— Вам и предоставляется первое слово. Вижу, спор разгорится. Но прошу вас, товарищи, меньше шума, а больше деловой страсти.
— Я хотела бы продолжить вашу мысль и ответить профессору Уралову… — заговорила она.
— Но давайте начинать по-деловому, — подсказал Аким Морев и добавил, стремясь направить Елену на верный путь: —…с препарата Рогова.
Даже те, кто довольно шумно вел себя во время короткой перепалки Акима Морева с Ураловым, затихли, когда Елена заговорила о способе лечения лошадей, пораженных анемией. Она рассказала о признаках болезни, о распространенности ее во всех странах, особенно в Японии и Франции, о гибели поголовья от этой страшной болезни и под конец заявила, что имеется препарат, созданный Роговым, что опыты, проведенные в клинических условиях, дали блестящие результаты.
— Хорошие результаты получены в Кировской и Калининской областях, — сообщила она.
— Ага! Уже не блестящие, а только хорошие, — проговорил Уралов. — А там, глядишь, плохие и дурные.
— Это вам очень хочется — дурные, — запальчиво произнесла Елена и тем вызвала легкий, но одобрительный смех у присутствующих.
— Почему это мне хочется? — подчеркнув последнее слово, спросил Уралов.
— У меня есть ответ: вы заядлый консерватор.
Это прозвучало здесь, в конференц-зале, грубо и напортило Елене Синицыной: профессора знали не только в области, но и далеко за ее пределами как выдающегося ученого. Знали его и как человека трудолюбивого, энергичного общественника, и потому слово «консерватор», брошенное Еленой по адресу Уралова, оскорбило всех. Но он тоже совершил промашку: почувствовав поддержку присутствующих, непродуманно выкрикнул:
— Я даже горжусь, когда получаю кличку «консерватор» из уст таких выскочек, как вы! — Реплика была явно неудачной, и профессор, человек острого глаза, заторопился: — Я, конечно, шучу.
— Шутить на бюро обкома не положено. И вообще, я думаю, ведем мы себя плохо: Елена Петровна впервые выступает на таком заседании… естественно — волнуется… а мы ей то и дело на ногу наступаем и готовы уже милиционера позвать. Что это такое? — возмущенно проговорил Пухов. — Выскочка! Что за выскочка? Аким Петрович, предоставьте слово профессору Уралову… пусть выскажется, раз ему не терпится.
Уралов поднялся из-за стола и, чуть закинув красивую, но уже лысеющую голову, начал так, как будто стоял за кафедрой:
— Я тридцать лет работаю как ветеринарный врач и больше двадцати я — профессор. Этим я обязан моему народу, моей партии. Со школьной скамьи я знал, что бактерия — существо неизменчивое. А Рогов утверждает, что бактерия изменчива: при соответствующих условиях она рассыпается на множество вирусов, затем эти вирусы при соответствующих условиях снова превращаются в бактерии. Нелепо? Нелепо! Нельзя, например, меня рассыпать на карликов, а затем карликов снова превратить в профессора Уралова.