Волга впадает в Гудзон

Незнанский Фридрих Евсеевич

— Ты там при нем шапки-невидимки не приметил? — мрачно пошутил Дубинский, просмотрев протоколы дознания. — Нет?.. А жаль… К этому завлекательному кинжальчику она бы очень подошла.

Игорь Калина, тоже хмурый, но успевший в процессе дознания выпустить все свои пары и оттого уставший, на кинжальчик только покосился и пожал плечами с полным безразличием: в холодном оружии он разбирался, но исключительно в современном, охотничьем. И посему главным достоинством орудия предполагавшегося убийства, с его точки зрения, были сохранившиеся на нем пальчики…

2

В свой зеркальный кабинет Володя Дубинский попал только во втором часу ночи. Усталость уже брала свое, и, прежде чем заняться писаниной — в частности, постановлением о возбуждении уголовного дела по факту покушения… ну и так далее, — следователь некоторое время посидел за столом просто так — тупо глядя перед собой, а на самом деле в никуда. Несколько минут такого сидения, по его убеждению, равнялись минимум двум часам полноценного отдыха.

Прямо перед ним маячила небольшая папка из прозрачного пластика с аккуратно вложенными в нее протоколами дознания, которые Дубинский намеревался прочесть самым внимательнейшим образом, и пакет с загадочным кинжалом. Помимо протоколов среди бумаг имелось и заявление Павленко о случившемся на его территории покушении, на основании которого упомянутое дело и предполагалось возбудить. А еще предполагалось, что, не менее чем в течение ближайших двадцати четырех часов, к официальным документам добавится заявление самой жертвы. Чего это будет стоить лично ему, Владимир Владимирович после сегодняшнего исчезновения Мансурова и компании из клуба, вполне даже догадывался.

Да, что-то не получалось у него сегодня отвлечься и бездумно посидеть за столом даже минуту. Мобильный телефон Дубинского завибрировал в кармане пиджака — и почти сразу кабинет огласился мелодичным перезвоном популярной когда-то детской песенки. Володя глянул на определитель, покачал головой и включил связь.

— Таня, — произнес он как можно строже, — ты почему это в такое время не спишь?

— Потому что ты зачем-то выключаешь телефон! — ответила она по-настоящему сердито. — Ладно, я включила НТВ и потом уже догадалась, где ты! А так давно бы сошла с ума от беспокойства!..

— Что — уже? — поразился Дубинский оперативности телевизионщиков.

— Ты о чем?!

— О том, что не успели дело оформить, как они уже сработали… — буркнул Владимир. — Впрочем, может, оно и к лучшему. Я все равно собирался с утра с ними связаться. А что там сказали-то?

— Сначала ответь, почему телефон выключил! — произнесла вредная Татьяна, основным недостатком которой Дубинский считал ее постоянное беспокойство о его персоне. Никакие разъяснения по части того, что работа следователя тем и отличается от работы оперативника, что проходит в основном в стенах кабинета, а следовательно, лишена даже намека на риск, на Татьяну не действовали.

— Тань, ну ты что как маленькая? — вздохнул Володя. — Что же я, по-твоему, вместо запланированных следственных действий на месте преступления должен был то с тобой, то с начальством по мобиле беседовать?.. Так тогда мы бы и до утра не освободились!

— Перестань так со мной говорить! Я, между прочим, волнуюсь, мало ли что. Предупредил бы, что на выезде, и…

— Ладно, не злись, — покорно сказал Дубинский. — Ну так что там по НТВ?

— Они, как всегда, молодцы! — сдалась наконец жена, явно жаждавшая услышать от мужа какие-нибудь подробности случившегося. — Их оператор совершенно случайно заснял этого убийцу, правда, сквозь какие-то стеклянные двери и видно не очень хорошо, но заснял! Это правда, что он на Мансурова с ножом бросился? Прямо как в романе каком-нибудь…

«Знаем мы эти случайности, — подумал про себя Дубинский. — Наверняка подкарауливали с камерой, чтобы заснять отъезд его эскорта…»

— Танюша, — сказал он вслух, — сколько раз тебе повторять: ни на какие вопросы по работе ни лично, ни по телефону в процессе следствия отвечать мы не имеем права. Ложись-ка ты спать наконец, тем более что ты убедилась: я жив-здоров, но занят!

— Ну и ладно!.. — Она моментально отключила связь, продемонстрировав мужу свою обиду. Но Дубинский, зная Татьянину отходчивость, ничуть не расстроился, не расстроил его и звонок шефа, доставший Володю еще в машине, на обратном пути из клуба. Судя по всему, шефа известие о покушении застало уже сладко спящим, потому что голос у него был злой, каким бывает только спросонья. И этим самым злым голосом он, выслушав предварительно краткий доклад Дубинского, приказал ему, как и пророчил Калина, принимать образовавшееся дело к своему производству.

Даже удивительно, что Володя при этом не слишком огорчился, — вероятно, из-за того, что был он по своей природе человеком любознательным и его действительно весьма заинтересовало странное орудие несостоявшегося убийства.

Предмет его размышлений между тем продолжал спокойно лежать на столе, посверкивая острым, как бритва, стальным лезвием в свете настольной лампы.

Дубинский осторожно взял кинжал в руки и поднес поближе к лампочке, дабы получше разглядеть узор из черненого серебра. Однако внимание его привлек поначалу желобок: Володе показалось, что выглядит он на фоне самого лезвия более тускло не из-за выделки, а из-за того, что на нем имеются какие-то мутноватые потеки… С чего бы это? Но как он ни крутил, как ни вертел кинжал, увериться или, наоборот, разувериться в их наличии так и не сумел. Уж больно узеньким оказался желобок!

И, поразмышляв еще немного, Дубинский решил отправить данную явно антикварную, но от этого не менее опасную штуку, помимо обычной техэкспертизы, еще и на химико-биологическую. Конечно, времени это займет больше, но на легкое и скорое расследование он с того момента, как увидел кинжал, рассчитывать перестал: даже если парень действительно псих, раздобыть столь дорогую вещицу ему все равно негде, а значит, существует некто, кто вложил ее в руки несостоявшегося убийцы. О том, сколько людей и по скольким причинам могут ненавидеть Мансурова и соответственно попытаться с ним разделаться, Владимир Владимирович Дубинский решил пока не думать…

Убрав кинжал в сейф, он тяжело вздохнул и включил компьютер: пора было браться за «бумагомарание», как он сам это называл, после чего, возможно, останется время и на то, чтоб вздремнуть хотя бы пару часиков: для этой цели у Дубинского имелась припасенная заранее и давным-давно раскладушка, хранившаяся в стенном шкафу. О том чтобы утром отправиться отсыпаться домой, он даже не помышлял… И был, разумеется, прав.

— Коломбо, ко мне! Дай сюда!..

Мохнатая черно-белая псина породы «медвежья лайка», разметав по дороге аккуратно собранные в пирамидку палые листья, со всех ног припустила к хозяину, сжимая в «улыбающейся» пасти белый мячик из войлока — свою любимую игрушку.

— Умница… — Мансуров потрепал Коломбо по загривку и совершенно по-мальчишески улыбнулся.

«По-мальчишески» — так подумал Всеволод Иванович Томилин, как раз в этот момент подходивший в сопровождении своего единственного охранника к небольшому особняку, наполовину скрытому все еще не потерявшим листья садом. Территория была обнесена высоким забором из металлических прутьев, позволявших видеть игры хозяина дома с Коломбо — его едва ли не единственной слабостью. С точки зрения Томилина, обносить усадьбу следовало на самом деле не прутьями, а по-настоящему глухим, желательно кирпичным забором.