Волгины
Шрифт:
— Когда закончите строительство главного моста? — спросил парком. — Срок называйте как можно точнее.
Всегда при разговоре с Москвой у Алексея было такое чувство, точно с ним разговаривал сам Сталин. Так было и теперь.
«Вот назову срок, а спустя несколько минут Сталин узнает об этом, и стрелка государственного механизма будет поставлена на это число, и какая-то важная часть механизма уже будет действовать в соответствии с названным мною сроком», — быстро пронеслась в голове Алексея мысль.
— Двадцать пятого июня пустим
— Это точный срок? Без похвальбы? — после короткой паузы спросил нарком.
— Точный, товарищ нарком.
— А раньше не сможете?
— Если удастся, на день-два, может, ускорим. Это будет раньше намеченного по плану срока на пятнадцать дней.
— Плановые сроки были установлены с запасом, — сказал нарком, и в его голосе Алексей уловил недовольство. — Так можно надеяться?
— Будем стараться, товарищ нарком.
— Что вам нужно, чтобы закончить мост двадцать пятого? Что вам может помешать? — спросил нарком.
— Сейчас, думаю, уже ничто не помешает, — уверенно ответил Алексей.
— Отлично. Сегодня выезжает к вам уполномоченный. Он вам поможет. Как вы себя чувствуете? Как люди?
— Благодарю, товарищ нарком. Люди чувствуют себя хорошо.
— Ну, будьте здоровы. Желаю успеха.
В голосе наркома прозвучала теплая нотка. В одно мгновение в воображении Алексея возникло простое, суровое лицо с жесткими, как у пожилых рабочих, усами, с острым, точно подтрунивающим взглядом.
Алексей задумчиво поглядел в окно кабинета с приспущенной наполовину шторой. Косые, бьющие из-за леса солнечные лучи янтарно отсвечивали на натертом до глянца паркетном полу, отражаясь в стекле письменного прибора, зайчиками играли на потолке. Веселый птичий гам врывался в форточку, из леса тянуло терпкой горечью орешника.
«Конечно, я не ошибся, назвав этот срок, — думал Алексей. — Недели достаточно».
Он позвонил в гараж, приказал подать машину и через полчаса был уже на строительстве главного моста.
Алексей поднялся на диспетчерскую вышку. Он был в парусиновой форменной тужурке, в брезентовых запыленных сапогах, без фуражки. Темнорусыми кудрявыми волосами его играл слабый ветер.
Воздух был насыщен смешанным запахом древесной коры, сосновых стружек, приречных трав. Над вязкими болотистыми берегами реки плыл ровный шум; лязгали и визжали вороты, наматывающие стальной канат, пыхали паром краны, вцепившись своими крючковатыми хоботами в выгнутую дугой решетчатую ферму.
Десятки людей, блестя на солнце коричневыми мускулистыми спинами, работали у мостовых быков по пояс в тинистой, смолисто-темной воде.
Иногда Алексею казалось, что он слышит их тяжелое дыхание, чувствует крепкий запах пота. Голоса рабочих через каждые полминуты сливались в дружный вздох, и с каждым таким вздохом ферма чуть заметно подвигалась по шпальным скрипящим клеткам вперед.
— Раз-два… взяли!.. Раз-два… двинули!.. — звенел над мостом сильный, далеко слышный голос, и вслед за ним вырывался из множества грудей многоголосый приглушенный гул, лязгали цепи, стонали и скрипели лебедки.
Алексей невольно залюбовался согласными движениями людей, вспомнил грозовую ночь, сверкание молний, раскаты грома и шум ливня. Привязав себя веревками к столбам, стоя по горло в воде, люди работали в ту ночь с ожесточением. Разбушевавшаяся река несла сосновые коряги, грозя увлечь с собой не только людей, но и шпальные клетки, а смельчаки вбивали новые сваи, рыли обводные стоки, сооружали рельсовые заградительные упоры, чтобы отвести от фермы внезапный удар буйного паводка.
Представив эту картину, Алексей еще раз почувствовал уверенность в том, что он не ошибся, назвав наркому день открытия движения двадцать шестого июня.
Сзади на ступенях лестницы послышалось скрипение досок. Алексей обернулся. Перед ним стоял главный диспетчер строительства Иван Егорович Самсонов.
— Любуетесь, товарищ начальник? — спросил главный диспетчер.
На Алексея смотрели усталые изжелта-карие, сухо поблескивающие глаза с дряблыми мешочками под нижними воспаленными веками. Угрюмое лицо с острыми скулами и глубокими впадинами на щеках отражало какой-то застарелый недуг.
— А-а, товарищ Самсонов! — приветливо сказал Алексей и пожал сухую, неприятно холодную руку главного диспетчера. — Как дела?
— Подвигается фермочка, — кивнул в сторону моста Самсонов.
— Когда закончите установку фермы? — спросил Алексей, стараясь не обнаружить перед главным диспетчером свое излишне самодовольное, как ему казалось, настроение.
— Завтра к двенадцати часам. Стрелка опишет полный суточный круг — и ферма будет стоять на месте. — Самсонов взглянул на ручные часы. — Я не ошибся. Сейчас ровно двенадцать.
— Что вам еще потребуется, чтобы закончить передвижку в срок? — спросил Алексей.
Самсонов болезненно покривил тонкие губы.
— Теперь уже ничего не нужно. Две недели назад требовался один добавочный двадцатитонный кран… Тогда бы могли передвинуть ферму на пять дней раньше срока.
— Поздно об этом говорить, — нахмурился Алексей. — Зачем повторять каждый день одно и то же?
— Нет ничего невозможного в мире, — буркнул Самсонов и поморщился, прижав ладонью правый бок. — Печень не дает покою…
— Почему вы не поехали в санаторий? Вам же давали путевку, — строго заметил Алексей.
Самсонов махнул жилистой рукой.
— Что вы, Алексей Прохорович?.. Как же я могу ехать? Вот закончу — поеду.
Алексей украдкой взглянул на Самсонова, поймал его всегда недовольный, мрачноватый взгляд.
— Как вы думаете, Иван Егорович, если вы поставите ферму и завтра же бригада Шматкова начнет укладку брусьев, сумеем ли мы закончить мост к двадцать пятому?.
Самсонов, чуть кособочась, прижимал ладонью правый бок.