Волгины
Шрифт:
Капитан взял трубку, стал отдавать приказания. Было слышно, как где-то далеко снова загорался бой. Пулеметные вихри, казалось, проносились над крышей землянки.
— Ну, орлы, за настойчивость, за то, что красноармейскую честь сберегли, спасибо, — кладя телефонную трубку, сказал капитан. — Я так думаю, комиссар, — обернулся он к сидевшему за столиком смуглолицему, тоже очень суровому на вид военному, — нам следует настоять, чтобы их оставили у нас. Как вы думаете?
—
— Разрешите, товарищ комбат, — смело вмешался Дудников. — Конечное дело, нам бы лучше в свою часть. Ну, а ежели мы ее вскорости не найдем? Сами посудите, сколько от нее в тот день осталось… Дозвольте уже нам бросить у вас якорь…
— Слышишь, комиссар? — подмигнул капитан. — Оказывается, мы уже пришлись по нраву друг другу.
Микола стоял молча, хмуро поглядывая на капитана.
— Ну, а ты как, черниговский? Согласен с товарищем? — с чуть приметной усмешкой уставился на него комбат.
— Так точно, — ответил Микола. — Нам с Иваном не можно разлучаться. Можно казать, шо до кинця войны…
— О, неужели до конца? — скупо улыбнулся капитан.
И тут обнаружилось, что командир батальона совсем не был так суров, каким показался вначале Дудникову. Был он низкоросл, подвижен и гибок. Его худое, очень темное цыганское лицо с черными усиками морщилось от доброй улыбки, усталые пронзительные глаза, как притушенные огоньки, настороженно светились из-под густых бровей.
— Значит, решено, Прохорыч, — обратился капитан к комиссару. — Мы их направим в штаб полка и попросим, чтобы их у нас оставили.
Комиссар поднял на пограничников потеплевшие глаза:
— На каком участке была ваша застава?
— На участке Думны, товарищ комиссар, — живо ответил Дудников и, думая, что комиссар все еще не верит ему, стал доказывать: — Я бы вам это место с завязанными глазами нашел. Это у самого фольварка номер три, правее леса и шоссейной дороги…
— Значит, в то утро мы были недалеко друг от друга, — тихо, словно отвечая самому себе на какую-то мысль, сказал Алексей Волгин.
Это был он, недавний начальник пограничной новостройки. После первого же боя, в котором был убит прежний комиссар батальона, Алексей был назначен на его место.
— Можете идти, — сказал капитан Дудникову и Миколе и приказал связному: — Фильков, накормить хлопцев!
Когда Иван и Микола вышли, капитан сказал комиссару:
— Видал героев? Сами вышли из окружения да еще и немца приволокли. А где это они были твоими соседями?
Алексей поспешно отвел глаза.
— Разве я так сказал? Так, вспомнилось кое-что. Я же говорил тебе, Артемьевич: двадцать второго июня я был недалеко от границы.
Послышался звук, будто кто дул в горлышко бутылки, потом взрыв; землянку тряхнуло. Сквозь бревенчатый накат с шумом потекла земля.
— Начинает класть опять, — сказал капитан. — Зашевелился, сучья шкура.
Снова запищал зуммер.
Сказав несколько слов в трубку, капитан бросил ее на телефонный ящик.
— Немцы нажимают на левый фланг. Хотят пробиться к берегу. Я пойду на капэ, а ты, Прохорыч, сходи в третью роту.
— Иду, — спокойно сказал Алексей и, повесив на шею автомат, вышел из землянки.
Микола и Иван сидели в неглубоком окопчике и уплетали из котелка остывшую кашу.
Связной Фильков, мордастый паренек с приплюснутым носом и белыми, как льняная кудель, волосами, торчавшими из-под пилотки, смотрел на них глазами гостеприимного хозяина.
— Еще принести каши, что ль? — спросил он, когда котелок опустел.
— Давай, ежели есть, — тоном приказа сказал Иван, — наголодались мы в немецком тылу, аж кишки ссохлись…
— Может, передышку сделаете? А то захвораете с непривычки…
— Давай, давай, — заторопил Дудников, — Желудки у нас нормальные, к колхозным харчам привычные.
Фильков принес еще два котелка каши, кусок ржаного хлеба килограмма на два, банку консервов и пачку махорки.
— Кушайте, курите. Так и быть, пока возьму вас на свое довольствие, — важно заметил он. — А в полку там свое получите.
— Эх, зачем нам этот полк? — почесав в затылке, вздохнул Дудников. — Нам и тут подходяще.
Они мирно разговаривали, а шум боя то усиливался, то ослабевал, перекатываясь вдоль берега Днепра. Иногда недалеко от землянки разрывались мины или снаряды. Беспокойные гостинцы летели и за Днепр, поднимая на левом берегу, у опушки леса, густые, точно спрессованные, клубы пыли. Немцы рвались к Днепру, пытаясь вновь овладеть утерянными подступами к переправе.
Разговаривать становилось все труднее из-за гула. Связной Фильков то и дело выбегал из окопа.
Насытившись, Микола нарвал на краю бруствера травы, разостлал по дну окопчика, лег и моментально заснул. Впервые за полтора месяца он чувствовал себя так, словно вернулся после трудной дороги в свою хату. И хотя кругом гремел бой и немцы были близко, это теперь не очень удручало его: он был «дома», среди своих, а среди своих и смерть не страшна… Дудникова после еды тоже сморило. Он лег рядом с Миколой, и не прошло и полминуты, как его сильный носовой свист слился с басовитым храпом Миколы.