Волк-одиночка
Шрифт:
Квартала три машина ехала медленно, приноравливаясь к людскому шагу, но затем, когда впереди показалась армия пустых такси, увеличила скорость и начала отрываться.
— Черт! — выругался я. — Вы что, все на колесах?
— А как ты думал? — удивился Генаха.
— Предупреждать надо! Я свои у дома Четырехглазого оставил!
— Мы ж таксисты!
— Так вы, таксисты, водку жрали, как сапожники, я и подумал, что вы на автобусе каком, или еще чего! А ну, как милиция остановит?
— А милиция что — не люди, что ли? Видят же — похоронная процессия.
— Да ну тебя к лешему! — я махнул рукой на Кавалериста, схватил ладонь Розочки и потащил ее за собой. — Давай быстрее, а то уедут, и фиг мы их потом найдем — я же не знаю, на каком кладбище похороны будут!
Мы быстро выскочили из общей толпы и по тротуару понеслись в обратном направлении. Допускаю, что это было не очень этично, но в данном случае мне было плевать на этику — пропускать церемонию я не хотел.
Розочка, слава богу, была не на каблуках, поэтому продвигались мы довольно быстро. Я даже надеялся, что успеем вернуться, пока мои собратья по цеху занимают свои рабочие и полурабочие места.
Но во дворе нужного дома нас ждало жестокое разочарование — возле «Шевроле», похожие на духов зла, вырвавшихся в простор дневной яви из тьмы кошмарных сновидений, стояли трое в кожаных куртках. Стояли все, как один — разместив руки в карманах курток и уверенно расставив ноги на ширину плеч.
Я засунул руку под куртку, нащупывая рукоять «Беретты», которая торчала из-под ремня в районе печени, потом, отпустив Розочкину ладонь, пробормотал почти одними губами:
— Спрячься куда-нибудь. За дом, в подъезд. Быстро.
Но было уже поздно. Водительская дверь «Шевроле» открылась, и оттуда, улыбаясь во весь рот, выбрался Камена.
— Привет, что ли? — громко сказал он. — А я думал — мне тебя дольше ждать придется. Гораздо дольше. Пока вы там своего друга закопаете, пока его новый квадрат обмоете…
Между делом он не торопясь вынул из-за пазухи пистолет и теперь так же неспешно поднимал его. Трое кожаных тоже оказались при стволах, и когда они навели их на нас, я почувствовал, что это — конец.
— Беги! — заорал я дурным голосом и толкнул Розу в плечо. Дважды повторять не пришлось — очевидно, мой первый призыв спрятаться не прошел мимо ее ушей.
— Ты же меня не так понял, парень, — продолжал между тем Камена, медленно перемещая дуло пистолета. — Я просил тебя поговорить с твоими ребятами, а не с моими. Где Васек, где Леопардий? И зачем ты навел на меня мусоров?
Последнюю фразу я совершенно не понял, но решил, что за время моего ночного похода успел сделать нечто такое, из-за чего органы решили проявить к нему интерес. А может, у него крыша поехала, и он намекает на мой ночной визит к нему домой? Или жена повторила мой обман — уже для своей выгоды?
Но разбираться со всем этим не было времени — пистолет в руке Камены перестал двигаться, он нащупал цель. Только на мушке был не я, — меня он оставил кожаным, — а убегающая Роза, что мне совсем не понравилось.
— И шлюху мою успел к рукам прибрать, — с некоторой даже обидой проговорил Камена, и это были его последние слова. Я, насколько позволил мой измятый, растерзанный, утомленный и невыспавшийся организм, прыгнул в сторону, на лету успев аж шесть раз нажать на спуск. Сколько раз попал — бог весть, один-то раз — точно, поскольку Камена стрелять вдруг раздумал, зашатался, выронил пистолет и упал сам. Большего я и не хотел.
Приземление оказалось не столь успешным, как полет. Я врезался плечом в пробегавшее мимо дерево и упал в какой-то кустарник, чудом не порвав ноздри и не выколов глаза.
Громко матерясь от боли, я сразу вскочил во весь рост — инстинкт самосохранения позорно капитулировал перед реакцией на мгновенную боль. Однако расстреливать из трех стволов, как это диктовалось логикой событий, меня не стали. То ли кожаное трио испугалось стрельбы в центре города, то ли растерялось при виде моей прыти, то ли просто решило, что потеря начальства — достаточная причина для быстрого и безоговорочного свертывания ведущихся работ, только все три парня, по-прежнему сжимая в руках пистолеты, бросились врассыпную.
Все так же гадко и мелко ругаясь, правда, уже на полтона ниже, я выбрался из кустов и, кривя губы от боли, пошел к машине.
И все-таки я попал в него дважды — первая пуля разворотила подбородок, вторая проделала аккуратную дырочку в виске.
Две пули. Искупят ли они несколько ударов кастетом? Сомневаюсь. Невозможно смерть человека искупить смертью другого человека. Это абсурд. Но тогда зачем я все это затеял?
Не знаю. Знаю одно — нам обоим будет спокойней так. Ему — там, мне — здесь. Старый индейский обычай — отправлять охотника в места, богатые дичью, в сопровождении уничтоженных врагов. Удачной охоты, Четыре Глаза. Надеюсь, что реквием, исполненный мной в память о тебе, вышел удачным.
Эпилог
— Вот и все, доктор, — сказал я. — Дальше решать тебе. Я, что мог, узнал. Думаю, условия нашего соглашения выполнил. Если уж на то пошло, я даже устранил твоего соперника.
— Да, конечно, — отрешенно пробормотал доктор. — Вы сделали то, что обещали.
— Тогда позволь дать совет, — я положил руку ему на плечо. — Гони ее к чертовой матери. На кой хрен она тебе такая сдалась? Она ведь и дальше подобные фокусы выкидывать будет. Как этот Васек сказал — она еще в школе со всеми парнями трахалась. И сомневаюсь, чтобы теперь вдруг начала исправляться.
— Да знаю я, — буркнул доктор. — Все я знаю. Она сама мне это рассказала. Мне, конечно, больно, обидно, а как иначе? Только я ведь ее все равно прощу. Пока, во всяком случае. В этот раз. Что будет потом — не знаю. А сейчас… Я люблю ее!..
Вот и все. Такие они, люди.
Я взял Розочку под локоть, и мы пошли прочь из больницы. Фиг с ним, с доктором. Если действительно любит, его ведь не переспоришь.
А у нас с Розой — своя любовь. Мы подали заявление в ЗАГС. Я, Миша Мешковский, тридцати трех лет от роду, опять решил попытать счастья в браке. Опять поспешном. Опять скоропалительном. Но — почему нет? Вдруг получится.