Волк в овечьем стаде

Брэндон Джей

— Меня подставили, — промолвил он. — Я собирался выложить эту историю. Я больше не мог скрывать ее в себе. То обгоревшее тело стало меня преследовать, Марк. Две или три ночи оно даже снилось мне, стояло у двери, подкрадывалось к кровати.

Остин содрогнулся. Он действительно выглядел измученным человеком. Если он врал, то был прирожденным актером.

— Ты можешь подумать, что совесть у меня не чиста, — трезво добавил он, — и я признаю, что хранил грязные тайны. Поэтому они ко мне обратились. Но убийство! Я не выдерживаю этого. Я не смогу с этим жить.

Вот

как? Я задумался, все еще стараясь уловить связь с обвинениями в похищении детей. Остин заметил мое сомнение.

— Я решил нарушить молчание, — сказал он. — И сделал ошибку, кое-кому рассказав об этом. Я пытался уговорить его последовать моему примеру. У меня не было доказательств. Я надеялся, что кто-то так же страдает от этого, как и я. Но им есть что терять. Никто не согласился подтвердить мое признание. Один из них, однако, казалось, поддавался на уговоры. Он вел со мной переговоры до того самого дня, когда я неожиданно обнаружил, что мною заинтересовалась полиция. Что меня подозревают в похищении детей. — Он потянулся ко мне.

Я не двигался.

— Понимаешь, что произошло, Марк? Они ударили первыми. Они подстроили так, что моим словам уже никто бы не поверил. Они придумали для меня худшее из всех обвинений, которое можно предъявить мужчине. Если я сейчас их обвиню, то покажется, что я пытаюсь уйти от ответственности, замарав другого.

— Да, — протянул я.

Остин уставился на меня.

— Клянусь, я ни разу не дотронулся до ребенка с похотливыми мыслями. Это приводит меня в ужас.

— Так значит, дети лгут. Каждый из них.

Остин не смутился.

— Что значит лгут? Уверен, они говорят правду о том, что с ними произошло. Единственная их ошибка — обвинение меня. Но их подтолкнули к этому. Полицейский или человек, похожий на полицейского, приходит к ним с фотографией, иной раз спустя долгое время, и говорит им: «Вот этот мужчина». Ты же знаешь, что они поверят. Они выберут эту фотографию из множества других.

— Как, скажем, они выбрали фотографию Криса Девиса, — вставил я.

— Да. — Остин был безжалостен к себе. — Это была моя идея, признаю. Когда я понял, что меня загоняют в угол, я постарался защититься. Но Крис дрогнул. И промедление дало тебе возможность обнаружить мою хитрость, но не моих врагов. Я знаю, Марк, ты поступал по чести, предъявляя мне обвинение. Я верю тебе. Я знаю, что ты не подкуплен.

Я не ответил на комплимент, и он продолжил:

— Ты знаешь, как обстоят дела. Маленькие девочки не могут никого опознать. Против меня нет свидетельств. Кевин Поллард так неуверен, что отказался давать показания. Марк, тебе пришлось отказаться от трех дел из четырех. Разве ты не видишь слабость обвинения, что указывает на то, что дело сфабриковано?

— У меня в запасе несколько эпизодов.

— Они не подтверждены, — быстро добавил Остин. — Кроме того, ты знаешь, почему их так много. Известно, что полиция не упускает случая свалить все нераскрытые дела на подозреваемого…

— Знаю.

Он открыто посмотрел на меня.

— Ну и что?

— Какие у тебя

доказательства?

— К сожалению, не так много, — ответил Остин. — Только это. — Он протянул мне сложенный лист бумаги. — Это копия оригинала отчета о пожаре, где описано обнаружение тела. Инспектор подготовил его, чтобы показать, что в любой момент может подать его начальству.

Документ оказался, как Остин и описал, официальным отчетом по всей форме, датированный четырьмя годами назад. Подписи официального лица не было.

Мне даже не стоило напоминать Остину, какой незначительный вес имел этот документ. Любой мог взять бланк и заполнить его.

— Имена, Остин, — терпеливо повторил я. — Скажи, кого мне подозревать. Кто эти тайные инвесторы?

Выражение его лица не изменилось. Он смотрел на меня так, как будто не слышал заданного вопроса.

— Черт побери, ты хочешь, чтобы я отложил судебное разбирательство, до которого осталось меньше недели, но не даешь мне и крупицы информации.

— Вот почему нам нужно время, — сказал Остин. Он произнес это так, как будто мы стали партнерами. — Можешь себе представить, как непросто будет докопаться до истины. Но я знаю имена виновных. Я могу выследить их, может, даже договориться с ними.

— Надо подстроить так, — задумался я; — чтобы конспираторы думали, будто их уже раскрыли. Надо натравить их друг на друга, заставить каждого думать, что другие подставляют его, что ему придется одному отвечать за преступление. Тогда они начнут говорить.

— Да, — сказал Остин, — и это я хочу сделать с твоей помощью.

Я сидел и думал. Я не верил в рассказ Остина, хотя кое-какие сомнения возникли. Некоторые детали выглядели правдоподобно. Но были и несоответствия. Я указал на одно из них.

— Как ты объяснишь звонки ко мне твоих приятелей? Если они все ополчились против тебя…

Остин быстро выкрутился. Вопрос не застал его врасплох.

— Идет торг. Им удалось поставить меня в еще худшее положение, чем то, в котором оказались сами, и они предложили освободить меня от ложных обвинений в обмен на мое молчание. Они думают, что, увидев их возможности, я не посмею противостоять им. И не хочу прослыть хвастуном, — настойчиво продолжил он, не отрывая от меня взгляда, — но у меня действительно есть покровители. Не все, звонившие тебе, в курсе моих дел. Многие из них просто старые друзья, уверенные в моей невиновности. И они правы. — Он сидел, сложив руки, в ожидании моего следующего вопроса, готовый защищаться.

— Назови мне имя одного из инвесторов, — сказал я. — Дай мне зацепку, — в воцарившемся молчании добавил я, — это усилит мое доверие.

Он молчал. Я поднялся, Остин сказал:

— Мэр.

Я вскинул брови.

— Очень странно. Он звонил мне с просьбой отложить суд в начале этой недели.

— Я говорил с ним, — ответил Остин. — Я почти заставил его поверить, что все остальные ополчились против него. Он хочет выиграть время.

Я сомневался, стоит ли задавать вопрос, на который трудно получить ответ. И все-таки я решился.