Волк
Шрифт:
Каждая конвульсия Папы была подарком судьбы.
— Окружаем!
Он на скаку осадил жеребца. Огляделся: тяжело дыша, коллантарии встали, как вкопанные. Строй — эллипс. В центре, слабея, паук дрался с Кровью за самого себя. Еще дрался: стряхивал черно-багровые сгустки, рыл лапами хищный песок, рвал жвалами налипшую пакость. В озверении схватки, боясь счастливой эйфории, как
Микро-Ойкумена обволокла своего антиса.
Слабость — силу.
Если Тумидус и молил провидение о чем-то, так лишь о том, чтобы Папа Лусэро подольше оставался измученным, вымотанным до предела, балансирующим на грани жизни и смерти. Будь Папа в полной мощи, он разнес бы коллант в клочья, уничтожил тонкие связи между коллантариями, сам того не желая. Слон в посудной лавке? Кабан в паутине? Любое сравнение хромало на четыре ноги.
— Веревки!
Легат сорвал аркан, висевший на луке седла.
Великий Космос, подумал он. Неужели дотащим?
— Мамерк, связь с Тишри! Немедленно!
— Да, госпожа Зеро. Адрес?
— Белый холм.
— Кого спросить?
— Гвидо.
— Гвидо Салюччи, действительный и полномочный председатель Совета Галактической Лиги… Позвольте вопрос?
— Не позволяю.
— Вы в курсе, сколько сейчас времени на Белом холме? Браслет подсказывает мне, что пять часов тридцать две минуты. Боюсь, его высокопревосходительство изволят спать без задних ног…
— Мамерк, уволю!
— Вы хотели сказать, отправите в отставку?
— Я хотела сказать: расстреляю!
— Перед тем, как сдать дела и встать к стенке, осмелюсь напомнить, что бухгалтерия отказывается принимать к оплате счета ваших переговоров по гиперу. Они злобно клевещут, будто вы плевать хотели на нормативы расходов, утвержденные…
— Мамерк!
— Тишри на связи, госпожа Зеро. Спрячьте вашу пушку. С вашего позволения, я оформил звонок за счет вызываемого абонента…
В рамке появилось лицо оперного тенора, разбуженного наутро после премьеры «Розалии». Щеки оливкового цвета, тонкая полоска усиков над верхней губой, рот опытного любовника. Волосы, уложенные в прическу, прижаты тончайшей сеточкой из сякконского шелка. Впечатление портили глаза: даже рассеянные, красные спросонья, они скорее принадлежали снайперу, чем скромному вокалисту.
Мамерк на всякий случай отошел в угол — туда, где председатель Совета Лиги не мог его видеть. Госпожа Зеро скорчила презрительную гримасу, низко ценя трусость во всех ее проявлениях, и без экивоков перешла в атаку:
— Привет, Гвидо! Готовь экстренное заседание Совета.
— Душечка, — у его высокопревосходительства и впрямь обнаружился тенор «ди-грация». Впрочем, люди, хорошо знакомые с Гвидо Салюччи, утверждали, что приказы о временной миротворческой оккупации он отдает драматическим баритоном. — Солнце мое дорогое… Нет, я привык к твоим закидонам. По молодости считал их милыми. Сейчас я мужчина в годах и считаю иначе. Все, конец связи.
— К вечеру к тебе зайдет полномочный представитель Помпилии, — если госпожа Зеро плевала на протесты собственной бухгалтерии, то на угрозы сильных мира сего она плевала с еще большим изяществом. — Он подаст представление на сбор Совета. Начинай сейчас, у нас времени в обрез. Да, имей в виду: на заседании будут присутствовать члены Совета антисов.
Лицо в рамке неуловимо изменилось. Гвидо Салюччи владел своей мимикой на зависть актерскому цеху. В интервью «Galaxy News» он заявил, что этому способствует его пост, вынуждающий к постоянному (каламбур, господа!) пребыванию на Тишри. Тот, кто научился различать мимические реакции гематров, автоматически становится королем лицедеев.
— Что такое? Конец света?!
— Мы придем с бомбой. Мало не покажется.
Его высокопревосходительство страдальчески вскинул брови:
— Я всю жизнь этого ждал, Зеро.
— Только не говори, что я тебе выпала, — фыркнула имперская безопасность. — Ты говорил это тысячу раз.