Волк
Шрифт:
Все заброшено и в состоянии упадка, здесь остались только призраки умерших пациентов.
Над землей.
В каком — то смысле заключенным вроде него здесь самое место. Они были брошены. Забыты. И по большей части они гнили под землей, единственная их функция — расфасовка наркотиков, бабло с которых стриг очередной тиран.
— Одна смерть, — напомнил он себе мрачно, потянувшись к потускневшей медной ручке. — Одна смерть, и я на свободе.
Плюсы того, что тебя изгнали из семьи.
Невозможно повлиять через кровную
В заброшенном здании все еще было подключено электричество, и пыльная лампочка висела на голом проводе над тем, что раньше было стойкой регистратуры, приемной зоной и залом для ожидания. Судя по табличке на стене, больница перестала принимать туберкулезных больных в начале пятидесятых и сменила профиль на психиатрию. Психбольница просуществовала до семидесятых, тогда ее и забросили.
Вряд ли кто — то добавит памятную табличку, что место стало пристанищем для вампиров.
Уходя из открытого помещения с его покрытыми плесенью перевернутыми креслами и разбитыми столами из дешевого дерева, Люкан направился направо. Северное крыло было отмечено табличной «Северное крыло» — сюрприз! — и по обе стороны располагались административные офисы, отсутствующие двери позволяли заглянуть в комнаты с обрушенными потолками и разбитыми окнами, которые впускали внутрь погоду и опавшие листья. В некоторых местах обосновался плющ, покрывая стены.
И, шагая вперед, его не заботил собственный топот. Дозорные ждали его появления… ну, может, не так рано, но его хорошо знали и разрешали свободно входить и выходить.
Чем больше он удалялся от единственной лампочки, тем гуще становилась темнота, но его зрение было острее чем у обычного вампира, волчья сторона давала его глазам эффект ночного зрения, все воспринималось в оттенках красного.
Вот как он узнал, куда стрелять в том переулке. Полнейший бардак…
— Ты рано.
Люкан остановился. Вот дерьмо. Всего двадцать ярдов, и он бы уже был в подземном комплексе. Так близко.
Он не сводил глаз с цели, отказываясь отворачиваться от стальной двери, которую установили новые владельцы.
— Что такое, оборотень? Кто — то отобрал у тебя конфеты, пока ты гулял в Колдвелле?
— Все так, — ответил он расслабленно. — Тогда же они забрали твою душу.
Смех в темноте был подобен складному ножу, прошедшему по яремной вене. Ну, сравнение было б засчитано, да только ему плевать на эту жизнь.
— Ты знаешь, можем махнуться местами, если ты не справляешься с обязанностями.
Сейчас Люкан оглянулся через плечо, на случай, если словесные пики превратятся в физические… и, хэй, он был не плох в этом. Ему хотелось что — то крепко ударить.
— Как жаль, что Палач этого не допустит, — пробормотал Люкан. — Тебе же нельзя доверять, да, Эйпекс?
Вампир вышел из коридора, и выглядел он впечатляюще жутко, настолько, что даже отъявленные убийцы и социопаты в колонии предпочитали обходить его стороной. С черными блестящими глазами, в которых горела хищническая жажда свежей крови, с телом мускулистым и быстрым как молния, он соответствовал тому, какое производил впечатление: бездушный убийца, который, в отличие от некоторых застрявших в этом аду, действительно заслужил свой приговор.
И, черт возьми, начав брить свой череп, он едва ли стал выглядеть дружелюбнее.
— Ты не обязан возвращаться сюда, — сказал Эйпекс. — Ты мог просто затеряться на улицах города.
— Ты знаешь, что именно меня держит здесь. И я не стану оправдываться перед кем — то вроде тебя.
Губа мужчины приподнялась, и на любом другом лице это выглядело бы как улыбка. Но зная его персоналию, движение рта всего лишь обнажало клыки.
— Не защищай так смерть, которую ты выбрал для себя, волк. Или ты думаешь для тебя все закончится иначе?
Люкан подошел вплотную к вампиру, так близко, что их торсы соприкоснулись. И вернул улыбку с тем же намеком.
— С каких пор тебя заботит что — то кроме себя самого? — Он держал голос ровным. — И если начинаешь угрожать, как насчет того, чтобы воплотить угрозы в жизнь? У меня выдался дерьмовый день, я с радостью разомнусь.
Ониксовые глаза Эйпекса прищурились.
— Ты — настоящее животное.
— Так. Ты. Будешь…
— Эй, эй, ребята, тише. Давайте успокоимся?
Мэйхэм присоединился к забаве, но не в качестве участника, а в качестве рефери. Накрыв руками метафорическую бомбу, которая могла взорваться, он переводил взгляд с одного на другого.
— Давайте, целуйтесь, миритесь и больше не деритесь. И следуйте за мной. Я похитил доставщика пиццы, который ехал на тусовку футболистов… не парьтесь, я отпустил беднягу, на его тачке вместе с деньгами и чаевыми. Взял номер его страховки вместе с адресом. Так, о чем это я… а, точно. У меня там горячая «Домино». Вперед!
Эйпекс хлопнул Люкана по плечам, и тот с удовольствием дал ответку. Последовала пауза, словно ему давали шанс на повтор. Когда он решил отступить, Эйпекс сделал шаг назад.
— Я за тобой слежу.
Верхняя губа Люкана дернулась.
— В любое время, ублюдок.
Мужчина дематериализовался, и Люкан, отступив, прошелся туда — сюда.
— Ты нравишься ему, — сказал Мэйхэм. — Под этой бравадой, ты ему действительно…
— С ума сошел?
— Да нет. Точнее, думаю, что нет. Так что с пиццей?
Люкан потер лицо.
— Да. Я умираю с голоду.
— Пошли, отведу тебя к ней.
На этом Люкан наконец смог сфокусироваться на неутомимом «третьем лишним». С черно — белыми волосами и бесцветными глазами, с достаточно мощным телосложением, Мэйхэм вполне мог за себя постоять, но он был слишком, мать его, общительным, чтобы восприниматься как откровенная угроза.