Волк
Шрифт:
— Итак, Воробьев, вы будете сами все рассказывать? — сурово спрашивает комбат.
— Товарищ капитан, я вам уже докладывал, — раздраженно объясняется взводный. — Якушин был в самоволке. Пьянствовал! Вы же сами нашли его в невменяемом состоянии.
— Я такого объяснения не принимаю! Что вы мне одно и тоже долдоните! Отвечайте, кого еще, кроме Якушина, в этот промежуток времени не было в подразделении? Молчите? А я знаю, что не было Коваленко и Савельева. Кстати, у них, как и у вас, есть повреждения на лицах и в других местах. Что вы скрываете?
— Товарищ капитан,
— Хотите честный ответ?
— Желательно!
— Во время войны Понько, как настоящий русский офицер, пристрелил бы вас, если бы вы при нем назвали солдата быдлом! Для него солдат — чадо, дитя! А он его отец. Это первое. А второе — ту женщину, которую вы называете моей женой, я выгнал сам! Она не стала матерью для моего сына. Она не любила его. Больше того, она его ненавидела! Да и вообще я, видно, однолюб. Мать моего сына погибла. Она была радисткой. А больше по-настоящему я не смог полюбить ни одной женщины.
— Что-о-о? Но говорят-то люди другое, а людей не обманешь!
— При чем здесь обман? Я попросил солдата-москвича, который демобилизовывался, ее сопроводить. Вот и вся история, старший лейтенант! Скажите, у вас есть честь? Я, товарищ старший лейтенант, очень уважаю вашего отца генерала Воробьева, но не прикрывайтесь вы уж так откровенно им. «Направлю рапорт в генштаб!» Кстати, вам не хочется сходить в санчасть и освидетельствовать свои раны? Очень мне интересно, откуда они у вас появились.
— Неужели вы всерьез?
— А вы разве не всерьез решаете свои проблемы с помощью «казарменной малины»? И я действительно вас обвиняю в том, что вы организовали избиение Якушина, а вернее всего, и участвовали в нем!
— Это просто чудовищно! У солдата всего лишь шишка на голове, и больше ни царапины, а вы говорите об избиении. И еще, неужели вы всерьез думаете, что можно вытравить то, что вы называете «казарменной малиной»? Так везде!
— Значит?..
— Значит, за порядок у себя во взводе я спокоен! А синяки, даже если бы они и были, заживут! Это все. Разрешите идти?
— Идите!
Старший лейтенант выскакивает из кабинета и остолбеневает, уставившись на меня. Но я смотрю на него совершенно пустыми глазами, как разведчик, работающий по легенде «немого». Решив, видимо, что я ничего не слышал, Воробьев хлопает дверью и вылетает на улицу.
Да, комбат — мощный мужик, никому спуску не дает, будь у тебя родитель хоть генерал, хоть адмирал.
Я вхожу к замполиту. Он сидит за столом, обхватив голову руками и не смотрит на меня даже после моего доклада о прибытии. Я стою перед ним навытяжку. Наконец он говорит:
— Присаживайтесь. — Я сажусь у его стола. — С завтрашнего дня я гражданский человек и судьба нас может больше не свести. Хочу с вами попрощаться, поскольку часть направляется на боевые стрельбы. Мне думается, вы станете журналистом. Может быть, вы закончите, к примеру, в МГУ, факультет журналистики, где вас научат использовать слово. А оно обладает могучей силой, иногда даже опасной. Слово может быть обычной разменной монетой, но может стать и ключом, открывающим двери и к людскому счастью и к несчастью. Все дело в том, кто владеет словом, — союзник Бога или дьявола. И если вы станете писать о нашей армии, учитывайте несколько истин, и пусть вас не пугает, что некоторые из них связаны с религией. С религией связана вся история человечества.
Мы, русские, в своем могуществе всегда были сильны евангельской мудростью: «Ищи, прежде всего, Царствия Божия, а все потребное приложится». Держава даровалась нам, как Крест Христов, для защиты добра, а не как сугубо земное объединение людей, питающееся завистью, похотью, жадностью, чревобесием.
Дух победы — есть подлинный дух, который создал великую Русь. И суть национальной идеи русских — побеждать всегда, побеждать во всем! Русь — носительница мистической силы, удерживающей мир от окончательного падения во зло.
С древнейших времен существует богоборческая идея овладения миром. И сейчас «лавры» Нерона, Троцкого, Гитлера вполне определенным силам не дают покоя. Этому богоборческому проекту препятствует наша армия.
— Простите, товарищ полковник, я, наверное, что-то не понимаю… А Красная Армия, которая расстреливало священников?..
— Дорогой мой, это уже две разные армии. В Великую Отечественную батюшка у нас освящал «катюши» перед боем, а маршал Жуков, чтобы вы знали, носил на груди иконку Пресвятой Богородицы. И стоит сегодня нашей армии ослабнуть, как тут же начнут реализовываться богоборческие идеи. Будет уничтожена наша экономика, самобытность народа. И слабые превратятся в покорных обезьян. А затем: уничтожение православия и самой России, как главной крепости, защищающей мир от воцарения антихристовых сил. И последнее — полное уничтожение самого непокорного русского народа.
Я думаю, что вы запомните хоть что-то из сказанного мною. Прощайте!
Глава XX
Спустя неделю после этого разговора поезд, груженный техникой, оборудованием и всевозможным хозяйственным барахлом, от картофелечистки до табуретки, отправляется на восток. Я стою в дверях вагона и гляжу на проносящуюся и растворяющуюся в далях Россию. И мне кажется, что не километры отсчитывает поезд, а года — прочь от настоящего времени к какому-то постоянству, которое было и раньше, есть и теперь, и будет всегда.
На пятые сутки пути эшелон оказывается на одноколейном пути железной дороги и начинает отстаиваться в каких-то тупиках, ожидая своей очереди отправиться дальше. Теперь передо мной простирается пустыня. Она тянется туда, где небо сливается с землей. А вот и юрты, около них верблюды. Одни мирно лежат, другие стоят, что-то пощипывая. А над всей этой первобытной красотой вечернее солнце.
Наконец эшелон прибывает к точке назначения — одиноко стоящей в степи платформе. Вокруг нее белесая пыль пустыни, над головой кружат огромные птицы, солнце слепит глаза — и все!