Волки белые
Шрифт:
Я все же задержался у сербского бункера, внутри которого сидело несколько бойцов местной смены, и из-за его угла саданул гранату в видневшийся неприятельский бункер. Потом я гранатомет оставил, так как рядом с танком и стоявшим чуть дальше по дороге ЗИСом он выглядел не очень солидно и мешал бы мне бросить гранату, да и к тому же у нас были «Золи». Догоняя ребят по траншее, я увидел пару бойцов Чено, устанавливавших пулемет на чердаке Анжиной кучи. На старой нашей позиции, в конце новой сербской траншеи, уже сидели Драгиша и Лаки. Толик, Леня и Хозяин присели рядом со Шкрабовым на повороте траншеи. Как оказалось, у противника линия обороны изменилась. Он свой основной ход первой траншеи продолжил в левую сторону от нас на полтора десятка метра. Затем повернул ее по направлению в сербскую сторону еще на метров пять, так что его конец находился, может, в 15–20 метрах от поворота новой сербской траншеи, скрытый за каким-то невысоким кустарником, между которым неприятелем был пущен ряд колючей проволоки. Задерживаться на месте мы не стали, ибо вокруг уже все грохотало. Вслед за Шкрабовым Леня, Толик и я выползли из траншеи, оставив в ней Хозяина. Я полз по снегу и, повернув голову направо, увидел, как в метрах 100–150 воздух со стороны противника почертило несколько ярких вспышек,
Мы пока вниманием противника были обделены, так как ползали по новому, еще неизвестному маршруту, скрываясь между неровностями местности, да и белые комбинезоны, которые нам тогда быстренько дали бойцы Чено, неплохо нас скрывали. Подползая к проволочной ограде, Шкрабов сначала швырнул гранату с нервно-паралитическим газом в сторону основного хода неприятельской траншеи, однако, большое вертикальное облако едва не двинулось на нас, и мы уже начали ругать Сашу, но тут ветер переменился и отнес к противнику весь этот газ. Саша, не теряя времени, большими ножницами перерезал проволоку и ветки кустарника. Путь вперед был свободен, и Саша послал Толика за второй группой, а я и Леня начали бросать ручные гранаты, целясь вдоль хода неприятельской траншеи в десятке метров от нас, пытаясь этим отсечь подход его бойцов.
Из своей траншеи его дежурная смена, видимо, сбежала, и сейчас на нас должны были пойти бойцы его интервентного формирования, благо, времени имели достаточно. То, что они уже здесь, можно было понять по разрывам ручных гранат недалеко от нас и по участившейся стрельбе. Пули свистели все ближе к нашим головам, и ручные гранаты падали точнее, но я и Леня не сидели, сложа руки, и посылали противнику ответные гостинцы. То, что дежурная смена противника или сбежала, или полегла при нашей огневой подготовке, сомнения не вызывало. Сейчас мы имели дело с бойцами более опытными, к тому же, осведомленными о наличии нас, русских в штурмующей группе. Я и Леня ясно услышали, как кто-то орал со стороны неприятеля на сербскохорватском языке одно выражение, «е… вам Руссию», а потом или тот же голос, или какой-то другой заорал «Аллах акбар», прибавив что-то на арабском, после чего, видимо, мы должны были сбежать. Бежать мы не стали, а вдвоем с Леней швырнули голосистым ораторам по ручной гранате, после чего те замолчали. Это в какой-то мере было весело, но, в общем, становилось все опаснее. Не обрадовал нас и Толик, вернувшийся через минут десять: слегка растеянный, он сказал, что к нам на помощь идти никто не хочет. Шкрабов заматерился и пополз назад, но под конец уже вскочил на ноги и просто впрыгнул в нашу траншею. Мне и Лене он приказал смотреть за входом в неприятельскую траншею и мы, преодолев проволоку, легли у бруствера. Я лег перед открытой ячейкой этой хорошо и качественно устроенной траншеи, а Леня с ящиком гранат остался чуть правее от меня, тогда как Толик лежал на полпути между нами и сербской траншеей.
Я до сих пор не знаю, как мы тогда все не погибли. Ведь мы находились в центре своего рода подковы, практически, на открытой поляне. Поворот неприятельской траншеи шел краем рощи, справа от нас; затем на протяжении двух десятков метров — открытое пространство, окаймленное, по дальней от нас стороне основного хода, неприятельской траншеей, шедшей вдоль обрыва. Даже бугры и ложбины не были особо надежным укрытием. Конечно, надо отдать должное Папичу и его бойцам, стрелявшим из пулемета и гранатомета из отеля, и пулеметному расчету из отряда Чено, бившего с чердака Анжиной кучи, да и тем остальным, кто прикрывал нас огнем с дороги, с позиции местной четы. Благодаря их стараниям противник замедлил продвижение, а его бойцы, бросая ручные гранаты, не могли точно прицелиться: те частенько взрывались в ложбине за нашими спинами или падали слева, где нас заслонял бруствер неприятельской траншеи, а также стволы деревьев. Но все равно взрывы, порою, раздавались совсем рядом, и приходилось вжиматься изо всех сил в землю, моля Бога, чтобы тебя миновал осколок. Не только смерть была опасна, но ранение, ибо вытащить одного раненного вдвоем было отсюда тяжело, в особенности, если бы это касалось Лени, с его ста килограммами веса. Я тогда лежал перед входом в траншею противника, сначала на самом бруствере, но так как это стало опасно, я пополз за бруствер, держа свой «Калашников» упертым в плечо. Наконец, приполз Шкрабов и с ним человек пять или шесть. Потом уже Хозяин мне говорил, что иных местных бойцов Шкрабов безуспешно пытался заставить идти вперед даже ударами ног. Он был зол и начал ругаться, почему никто не смотрит за входом в траншею.
Мне все уже надоело, в том числе и траншея, и Шкрабов, и акция, и когда тот начал орать команду «Вперед», я заругался и, перемахнув бруствер с автоматом на изготовку, оказался в траншее, присев там на корточки. Хотя в траншее был полумрак, я сразу увидел, как в мою сторону, на расстоянии метров пяти, шел высокий неприятельский боец, держа автомат на груди и зачем-то глядя себе под ноги. Скорее всего, неприятель толком не представлял, что происходит у него под носом, но я в объяснения пускаться не стал, а, не раздумывая, дал длинную очередь по этому бойцу и по тем, кто шел за ним. Я уложился в несколько секунд, что было с моей стороны весьма благоразумно. Сразу же и вверху, и внизу началась пальба и, выглянув из-за угла ячейки (куда я впрыгнул, и которая находилась с левой стороны), чтобы дать очередь из автомата, я увидел, как Йово стоит зачем-то в полный рост и строчит вдаль по траншее из автомата. Долго ему строчить не пришлось, так как раздалась пара взрывов ручных гранат, и все заволокло дымом. Что происходит, я не понимал. Вокруг слышались разрывы, очереди, раздавались крики, и я неожиданно услышал, как высоко вскрикнул Толик.
Тут надо мной из-за бруствера показалась голова Шкрабова. Тот сказал: «Держи подкрепление», и ко мне ввалился «Кики». Я и так был на взводе, и начал кричать на «Кики», чтобы тот дал мне гранату. Когда тот передавал ее, граната выпала из его рук в грязь и я, ругаясь, поднял ее, но бросать не стал, боясь остаться безоружным. Двойной мой рожок уже кончился, и я бросил его на землю, не зная, куда его сунуть, пришить в «лифчике» карман для него я забыл. Поставив новый рожок, принялся ждать. Вся траншея была в дыму, и что происходит, понять было трудно. Но неожиданно вокруг как-то стихло. В голове были разные мысли, самая оптимистическая — о том, что наши уже взяли траншеи и находятся где-то впереди. В то же время оставаться в ячейке мне не улыбалось, но вылезти можно было, только подтянувшись на руках.
Не дожидаясь получения осколка, я, подтянувшись, осмотрелся. Над нами не было ни души. Снег был весь утоптан и изрядно полит кровью, но на нем, кроме чьего-то автомата, никого и ничего не было. Было ясно, что пора сматываться или, говоря военным языком, делать отход. Понятно, что ошеломленный «Кики» себя упрашивать не заставил и вылез за мной из траншеи, прихватив, по моей просьбе автомат, а затем пополз назад. В траншее нас встретил по обыкновению невозмутимый, но довольно хмурый Хозяин. Он сообщил мне, что Шкрабов, Толик и Леня были ранены, но самостоятельно выбрались назад, и, хотя Толик и полз по снегу, оставляя кровавый след, никто ему не помог, кроме Хозяина. Все они сразу же были увезены в больницу. В траншее, кроме Хозяина, было еще несколько человек. В самом ее конце воевода, Лаки и пара мусульман из «радного вода» пытались вытащить уже мертвого Драгишу за ноги, но тот, упав там, где в прошлый раз чуть не накрыли Хозяина и прапорщика Колю, зацепился телом за куст: поэтому задача была не из легких. Драгиша, оказывается, когда увидел, что мы пошли в атаку, сам решил пойти нашим старым маршрутом. В общем-то, поступил он правильно: ударь мы с двух сторон в полную силу, где-нибудь и удалось пробить линию обороны противника, и у него началась бы паника. Драгиша подполз к тому неприятельскому бункеру, в который мы заскакивали в прошлый раз, и увидел там шестерых мертвых бойцов противника.
Едва он успел это сообщить воеводе по «Мотороле» и получить приказ возвращаться, как его накрыло очередью, и одна пуля попала в горло. Так Драгиша и пролежал минут 15–20, а оставшимся в траншее (мне, Хозяину и двоим бойцам Чено) надо было прикрывать Лаки и воеводу, возившихся с телом. В траншее стоял ящик с ручными гранатами, и мы стали поочередно кидать их. Тогда я был в большом напряжении, и это сказалось на моих действиях. В ящике, помимо обычных гранат М-52 с полным взрывателем, находились гранаты такие же, но с иным взрывателем. Наверху гранаты находился откручивающийся колпачок, под которым был маленький красный стержень, который следовало ударить о камень, а затем бросить гранату. Взрывы гранат стояли в моих ушах, и я боялся, что граната взорвется у меня руках. Когда закончились обычные гранаты, я взялся за эти, так что и первую, и вторую ударил о камень не сильно, и они, полетев к противнику, понятно, не разорвались. Присоединившийся к нам воевода показал мне, что их надо ударять сильнее, чтобы из взрывателей началось тихое шипение. Дело у меня пошло получше, и свои гранаты я методично и размеренно посылал по нескольким направлениям, чередуя броски с воеводой и каким-то парнем в черном берете. Но меня вывел из равновесия на этот раз один из бойцов Чено, сидевший в траншее. В то время как Хозяин стоял в полный рост и бил из автомата в сторону противника, прикрывая нас, тот боец решил заметить, что я должен посоветовать Хозяину не высовываться. Насытившись вдоволь всеми советами, я наорал на того парня, а затем сам встал и начал палить из автомата в полный рост. Тот ничего не ответил, ошеломленно посмотрев на меня. Впрочем, я сразу же успокоился, сказав ему пару ободряющих слов. Вдруг мы услышали, как со стороны неприятеля доносится чей-то высокий голос. Это уже были не воинственные крики, а скорее, какой-то плач, по-моему, женский. Противнику было уже не до войны и он, покинув свои ближайшие к нам позиции, видимо, ушел ниже. Идти вперед было можно, но некому.
Наша группа была выбита, ни я, ни Хозяин вдвоем траншею бы не взяли, да и приказов ни от кого никаких не было (как и желающих идти в атаку). Наконец, Драгишу отцепили от кустов длинной палкой и вытащили за ноги мусульмане из радного взвода. Когда они его проносили мимо, я увидел, что его уже побелевшее лицо лишь чуть-чуть забрызгано кровью. Так как все оставшиеся пошли назад, то за ними двинулись и мы с Хозяином. Когда я увидел, что мусульмане из радного взвода медленно идут на подъеме, рискуя вызвать на нас огонь, раздраженно рявкнул на них, хотя не имел таких привычек.
Я был зол на всех вокруг и никакого желания разговаривать и видеться с кем-то не имел. Выйдя на дорогу, мы с Хозяином, не задерживаясь, шагали по ней на свою базу. Через метров триста, там, где от дороги шел небольшой поворот на «Дебелое бырдо», по нам стал стрелять снайпер, в результате чего несколько пуль пролетело над нами, но мы даже не ускорили шаг.
По дороге назад я ощутил, как по моей левой ноге течет кровь. Чтобы проверить ногу, зашел в стоящий на дороге пункт военной полиции; когда снял штаны, увидел две небольшие дырочки от шариков черной наступательной гранаты — причем один шарик выпал из раны на моих глазах. Полицейский наскоро перевязал мне ногу, и я пошел дальше, хотя уже через несколько десятков метров повязка спала с ноги. Пройдя отель «Боб», я опять свернул с дороги, на этот раз в медпункт нашего батальона, где был уже куда более качественно перевязан. Никакого медицинского подтверждения своему ранению я не просил, чем удивил местного врача, заметившего, что многие у него просили такие подтверждения по любому пустяку: видимо, поэтому спустя несколько месяцев я обнаружил в своем личном деле уверение (подтверждение, по-русски) о своем третьем ранении. В медпункте мы задерживаться не стали, хотя меня, по крайней мере, там всегда хорошо встречали. Было тревожно за наших, и эти тревоги оправдались. Пока я ходил в свою квартиру поменять спортивные штаны, запачканные кровью, да и вообще переодеться, Хозяин пошел в штаб четы. Встретившись с ним, я узнал, что в больнице умер Толик. Приехав в больницу, мы застали невеселую картину. Леня был ранен осколками гранаты в ногу, Шкрабов получил пулю в левое плечо, а Толик умер от ранения, кажется, куда-то в живот. Кроме наших, в больнице был Йово, которого посекло осколками от гранаты, и Триша, с осколком минометной мины в ноге. Оказался в больнице и Чезаре, но уже по несчастному случаю. Чезаре в бою находился в отеле «Осьмица» и я уже не знаю, как и каким образом, но он оказался в нескольких метрах позади от гранатомета Папича, когда тот производил выстрел. Поток огня и песка ударил Чезаре прямо в лицо, и когда я увидел его через пару недель в больнице Коран, зрелище было очень тяжелое. Часть его лица была обожжена, и врачи едва успели спасти ему глаз, послав, в Белград в Военно-медицинскую академию. Потом, в разговорах с Сашей и (в основном) с Леней, я успел восстановить картину боя.