Волки на переломе зимы
Шрифт:
Голоса, плачущие в ночи, принадлежали детям.
Маргон стремительно рванулся вперед, и всем остальным пришлось приложить немало усилий, чтобы не отстать от него.
Они бежали на юг, все выше забирая на голые скалы, где не выживала никакая растительность.
Когда же они добрались до гребня, их захлестнул свежий и сильный теплый ветер.
Далеко внизу, на склоне, они разглядели четкие очертания освещенного электричеством дома, а рядом с ним – обширные ухоженные сады, освещенные плавательные бассейны и асфальтированные автостоянки. К главному зданию с крытой шифером многоскатной крышей примыкали просторные террасы. Ройбен отчетливо слышал глухой гул и хрипы моторов. На стоянках, как экзотические жуки, сгрудились автомашины.
Голоса же слышались громче, сливаясь в приглушенный хор рыданий; в нем прорывались отдельные слова, в которых было понятно лишь глубокое отчаяние. В этом доме находились дети. Мальчики и девочки, перепуганные и уже утратившие всякую надежду. Но сквозь этот унылый хор прорывались более низкие голоса мужчин, мужчин, говоривших по-английски и общавшихся между собой в явно фамильярном духе. Можно было разобрать и твердые, смахивавшие на бой барабанов женские голоса, говорившие на другом языке что-то о дисциплине и боли.
– Здесь хорошо, очень хорошо, – бубнит низкий, почти мужской голос. – Ничего лучше вы не найдете нигде, даже в Азии.
Без слов плачет девочка. Злой отрывистый женский голос на чужом языке требует повиновения тоном, в котором попытка умаслить ребенка странно сочетается с неприкрытой угрозой.
Вокруг сгущались запахи невинности и страдания, зла и еще какие-то до омерзения противные запахи, странно двойственные и не поддающиеся определению.
Маргон, раскинув руки, прыгнул с обрыва и после долгого-долгого падения тяжело приземлился на крышу. Остальные последовали за ним; мягкие подушки на лапах помогли смягчить звуки падения. И как было не последовать? Из груди Стюарта вырвался глухой звук, скорее рокот, чем рычание. Почти в унисон ему отозвался Сергей.
Они снова кинулись вниз, теперь на просторную террасу. Место выглядело прямо-таки раем – в свете фонарей переливались цветочным многоцветьем клумбы, вода в бассейнах искрилась и мерцала, как редкие драгоценные камни. Под ласковым ветром негромко шептались пальмы.
Впереди возвышалась стена виллы; из открытых окон лился слабый мягкий свет, колыхались вынесенные ветерком изнутри тонкие занавески.
Детский голос, шепотом твердящий молитву.
Маргон с громким рыком ворвался в комнату, где его встретил громкий испуганный визг.
Дети повыскакивали из постелей и кинулись по углам, а женщина и полуобнаженный мужчина рванулись к двери, пытаясь спастись.
– Чупакабра! – заорала женщина. Пахнуло злодейством, закоснелым злодейством, давно уже ставшим образом жизни. Схватив лампу, она швырнула ее в приближавшихся морфенкиндеров. Из ее уст ядовитым потоком полилась грубая брань.
Маргон поймал женщину за волосы, а Стюарт поймал мужчину – хнычущего, дрожащего всем телом мужчину. Через несколько секунд они были мертвы, и их тела, метко брошенные через всю комнату в окно, шлепнулись где-то за стенкой террасы.
Обнаженные дети, мальчики и девочки, жались по углам, пытаясь сделаться незаметными; темнокожие тела и лица, искаженные ужасом, в электрическом свете блестят черные волосы. Дальше, дальше!
Они помчались по широким коридорам, забегая в каждую следующую комнату, но Ройбена неотступно преследовало какое-то тревожное ощущение, приводившее его в растерянность. Люди, разбегавшиеся от них, не источавшие запаха зла, только кислый запах страха, смешивавшийся с вполне реальной вонью вывалившегося с перепугу содержимого кишок и обмоченных штанов. И еще что-то, возможно, стыд.
Вот к стене прижались двое мужчин, белых, ничем не примечательных, перепуганных насмерть, с мучнисто-белыми лицами, покрытыми потом, с приоткрытыми ртами, откуда капала слюна. Сколько раз Ройбену уже доводилось видеть именно такие выражения лиц, пустой взгляд сломленных людей, пребывающих на самом пороге безумия? Но здесь чего-то недоставало, что-то было не так, что-то смущало его.
Где явственное намерение? Где запах, придающий уверенность? Где неопровержимые доказательства зла, всегда подвигавшие его убивать без лишних раздумий?
За его спиной возник Маргон.
– Не могу! – прошептал ему Ройбен. – Они трусы. Но я не могу…
– Да, никчемная и бездумная клиентура работорговцев, – так же тихо ответил Маргон, – самое концентрированное вожделение, на котором и основан этот гнусный, противоестественный бизнес. Их здесь, в доме, полным-полно.
– Но нам-то что делать? – спросил Ройбен.
Рядом так же растерянно стоял, ожидая приказа, Стюарт.
Внизу бегали и вопили люди. Оттуда-то и потянуло запахом, тем самым знакомым смрадом, который мигом вывел Ройбена из ступора и швырнул вниз по лестнице. Зло, полновесное зло, воняющее, как тропическое хищное растение, – ненавижу тебя, убиваю тебя! Как же легко было расправляться с этими отродьями, одного за другим лишая их жизни! Кто это, закоренелые хищники или их прислужники? Этого он не знал. Ему не было до этого дела.
По оштукатуренным комнатам раскатывались выстрелы, перемежаемые криками: «Чупакабра! Чупакабра!» Дикие вопли на испанском языке разносились так же гулко, как и грохот стрельбы.
Снаружи, в темноте, взревел, срываясь с места и набирая скорость, автомобиль.
Через открытую широкую дверь террасы Ройбен увидел, как огромная фигура Сергея устремилась за машиной, легко догнала ее, взлетела на крышу, а потом перескочила на капот, загородив лобовое стекло. Автомобиль завилял, пошел по кругу и остановился; было слышно, как разбилось стекло.
Очередное трусливое ничтожество, воздев руки, рухнуло на колени прямо перед Ройбеном, склонив голову с блестящей лысиной и блестящими на лице очками в тонкой оправе, и шевелило губами в молитве. Молитва была католической, но слова, лившиеся изо рта, казались бессмысленными и больше походили на бормотание душевнобольного.
– Пресвятая Мария Матерь Божия, Иисус, Иосиф, все святые, Господь всеблагой, умоляю, Матерь Божия, Боже, умоляю, умоляю, клянусь, нет, умоляю, умоляю, нет…
И снова никакого определенного беспримесного запаха зла, который все прояснил бы, подтолкнул к действию, дал бы возможность…