Волки на переломе зимы
Шрифт:
В зал волной вкатились музыканты и хористы, у которых начался перерыв на обед. Мальчики в мантиях походили на ангелочков, а взрослые музыканты поспешили сообщить Ройбену, что все происходящее им чрезвычайно нравится и что, если он затеет еще какое-нибудь празднество, они с радостью приедут сюда из Сан-Франциско.
Тут Ройбена перехватила Грейс, сообщившая, что ей пришлось отнести тарелку Филу, который так и не пожелал покинуть своего тщательно выбранного места рядом с хором.
– Мне кажется, малыш, ты все понимаешь, – сказала она. – Я думаю, что он привез с собою чемоданы и сегодня вечером никуда отсюда не уедет.
Ройбен не знал, что на это сказать, но Грейс, похоже, такое положение вещей нисколько не расстроило.
– Я просто не хочу, чтобы он оказался обузой для тебя и твоих друзей, и считаю, что вы такого не заслужили.
– Мама, обузой он ни в коем случае не будет. Но ты действительно не против того, чтобы он сюда переселился?
– О, Ройбен, насовсем он не переселится. Хотя – предупреждаю тебя – сам он может считать именно так. Он проживет здесь несколько недель, в худшем случае несколько месяцев, и вернется. Он не сможет долго быть вдали от Сан-Франциско. Как он обойдется без прогулок по Норт-Бич? Повторяю, мне лишь не хочется, чтобы он причинял вам неудобства. Я пыталась отговорить его, но у меня ничего не вышло. К тому же все затрудняет присутствие в нашем доме Селесты. Она пытается быть любезной с ним, но надолго ее не хватает.
– Да знаю я, – фыркнул Ройбен. – Так вот, я буду рад, если он будет жить здесь, сколько захочет и пока это будет устраивать тебя.
Когда толпа вокруг стола немного рассосалась, в столовую вошел небольшой струнный оркестр. Музыканты аккомпанировали певице, которая приятным сопрано с нарочитой заунывностью исполняла незнакомый Ройбену хорал, вероятно, Елизаветинской эпохи [8] .
Он слушал с благоговением. Всю жизнь он обожал живую музыку, но слушать ее доводилось очень редко; как и большинство друзей, он обитал в бескрайнем мире записей всевозможных жанров и видов музыки. И сейчас, слушая сопрано, глядя на выражение лица певицы, наблюдая за изящными движениями скрипачей, он ощущал себя чуть ли не в раю.
8
Елизаветинская эпоха – период правления английской королевы Елизаветы I (1558–1603 гг.).
Почти не помня себя, он вышел из столовой и тут же наткнулся на своего редактора Билли Кейл и всю толпу сотрудников «Обзервера». Билли тут же принялась просить прощения за фотографа, который ежеминутно что-то снимал. Ройбена это нисколько не раздражало. Феликса – тоже. В доме были также журналисты из «Кроникл» и несколько телерепортеров, которые днем снимали ярмарку.
– Знаешь, нам совершенно необходим снимок того самого окна в библиотеке, – сказала Билли. – То есть без упоминания о Человеке-волке, который здесь побывал, просто не обойтись!
– Вперед! – взмахнул рукой Ройбен. – Большое окно с восточной стороны. Снимайте все, что сочтете нужным.
Его мысли сейчас были заняты совсем другими вещами.
Кто же такие эти женщины? Он заметил еще одну – смуглокожую красотку с пышными иссиня-черными волосами и обнаженными плечами, когда она перекинулась несколькими словами со Стюартом. Она была восхитительна, а Стюарт был явно очарован ею. Он решил, что ей обязательно нужно посмотреть оранжерею, и они скрылись в толпе. Возможно, Ройбен ударился в фантазии. Среди гостей много красивых женщин, напомнил себе он. Почему же именно эти леди так ослепительны?
Многие гости – в первую очередь те, кто устал за день на ярмарке и кому предстоял далекий путь домой, – уже уходили. Но, похоже, на смену им приезжали новые. На Ройбена со всех сторон сыпались благодарности за праздник. Он давно уже перестал доказывать, что все это целиком и полностью заслуга Феликса. И еще он заметил, что ему вовсе не требуется усилий для того, чтобы улыбаться и энергично пожимать протянутые руки. Он делал это вполне естественно, заразившись царящим вокруг весельем.
Ему на глаза снова попалась та женщина, которая днем, в «деревне», ходила в красивой шляпе. Сейчас она сидела на кушетке рядом с плачущей девочкой лет одиннадцати-двенадцати. Женщина гладила ее по голове и что-то шептала. Стоявший рядом мальчик, скрестив руки на груди, угрюмо разглядывал потолок. Господи, помилуй, что же могло случиться с этой девочкой? Ройбен направился туда, но тут же несколько гостей обратились к нему с вопросами и выражениями благодарности. Один из них принялся рассказывать длинную историю о старом доме, который он помнил с детства. Ройбену пришлось отвернуться от своей цели. Куда же делись женщина и девочка? Они исчезли.
Тут его отыскали несколько школьных приятелей, среди которых оказалась и Шарлотта, его первая любовь. У нее уже было двое детей. Ройбен невольно загляделся на толстощекого младенца, которого она держала на руках, неугомонную массу розовой плоти, непрерывно дергающейся и размахивавшей руками и ногами в тщетных попытках вырваться на ходу из надежных материнских объятий. Старший ребенок, трехлетняя девочка, с мрачным изумлением рассматривала Ройбена, крепко держась за материнскую юбку.
«И у меня скоро будет сын, – думал Ройбен, – точно такой же, вылепленный из пузырей розовой жевательной резинки, с глазами, как большие опалы. И он будет расти в этом доме, под этой крышей, будет путешествовать по этому миру, будет принимать это как само собой разумеющееся, и все это будет прекрасно».
Ничего в Шарлотте не напоминало его давней школьной любви. Но в памяти Ройбена вдруг зазвучала музыка, какая-то песня… Да, та самая странно неземная песня «Прими меня такой, какая я есть» в исполнении «Проекта Октябрь». И тут же воспоминания о той, прежней Шарлотте смешались с воспоминаниями об этой песне, звучавшей в комнате Марчент из призрачного радиоприемника.
Он снова направился к восточному окну, на сей раз в библиотеке, и, хотя любимый диванчик был занят, все же смог поглядеть на светящийся лес. Гости, конечно, рассматривали его, обсуждали извечную тему о Человеке-волке, думали о том, как задать ему вопрос. Он уловил за спиной негромкий шепот: «…Через это самое окно».
Здесь музыка, доносившаяся из столовой, накладывалась на звуки из павильона, превращаясь в не слишком мелодичный шум, и Ройбен почувствовал, что на него накатывается привычная дремота, частенько настигавшая его, когда случалось посещать пышные и многолюдные торжества.
Но лес имел совершенно фантастический вид.
Несмотря на моросящий дождь, народу там было даже больше, чем где-либо еще. Постепенно до Ройбена доходило, что там на деревьях повсюду сидели люди. Длинноволосые мужчины, и женщины, и бледные худосочные ребятишки; многие из них улыбались сверху тем, кто прогуливался по земле, кое-кто даже разговаривал с ними, и, конечно, все загадочные любители прогулок по веткам, сидевшие на деревьях, были одеты в знакомые замшевые костюмы. Ну, а ничего не подозревавшие гости принимали их за часть праздничного представления. Судя по тому, что мог разглядеть Ройбен, это были Лесные джентри; запыленные, осыпанные листьями, порой даже обвитые плющом, они сидели или стояли на толстых нижних ветвях. Чем дольше он смотрел на них, тем четче просматривались детали и тем живее казались эти люди. Сквозь моросящий дождь сверкали мириады лампочек и доносились приглушенные стеклом и расстоянием голоса и смех.
Ройбен заставил себя встряхнуться и вновь уставился в окно. Почему у него кружится голова? Почему шумит в ушах? В открывавшейся из окна картине ничего не изменилось. Он не видел Элтрама. Он не видел Марчент. Зато он видел, что Лесные джентри пребывали в состоянии, похожем на кипение, – непрерывно кто-то из членов племени исчезал, кто-то появлялся, и все это прямо у него на глазах, которым он с трудом соглашался верить. Зрелище завораживало его, он пытался уследить за той или иной поджарой и по-кошачьи гибкой фигурой в те моменты, когда они исчезали или обретали видимость и цвет, но от этого ему делалось только хуже. Нужно было разрушить эти чары. Нужно было прекратить всю эту неразбериху.