Волки в погонах
Шрифт:
Стоило взглянуть на Эдичку, и все сомнения отпадали разом. Проклятый садист, обожавший с вывертом щипать за ягодицы своих партнеров, даже пикнуть не успел, как отправился к своим праотцам из Содома и Гоморры.
По какой-то загадочной причине себя Артур к законченным содомитам не причислял. В последнее время он даже пытался наладить утерянные контакты с женским полом. С переменным успехом, но не совсем безрезультатно. Что касается Эдички, то, как говорят на Руси, горбатого могила исправит.
Артур после пережитого имел несколько бледный вид, но в целом выглядел довольным собой. Благодаря одному взмаху спицы, самая неприятная часть
Босс предупредил Артура, что оплачивает поездку в Москву в последний раз. Само существование газетной колонки Задова находилось под большущим вопросом. Все смакуемые им новости, которые в России считались горячими, в Америке расценивались как чепуха на постном масле да еще с душком. «Нью-Йорк Ревю» – серьезное издание, а не какая-нибудь желтая газетенка, сказал Артуру босс на прощание. Здесь или врут убедительно, или же не врут вовсе. И отвернулся к окну, чтобы не пожимать руку сотруднику, которого мысленно вычеркнул из штатного расписания.
Как говорят в Америке, или ты делаешь себя сам, или трахаешь опять же сам себя. Make yourself or fuck yourself. И это не шутка, не каламбур. Американцы смеются не дольше, чем длятся их любимые комедийные шоу. Все остальное время они серьезны, просто непроходимо серьезны, убийственно. Улыбки не в счет – они включаются и выключаются автоматически. А если у тебя нет набора кредитных карточек и всего, что к ним прилагается, то и этих заученных улыбок тебе не видать. В общем, или наверху держись, или на хрен зашибись. Make yourself or fuck yourself. Третьего не дано.
Но теперь Артур поймал удачу за хвост и заранее предвкушал, с каким триумфом он выложит на стол редактора свою «бомбу», привезенную из России. Статья, которую он набросает уже завтра, при перелете из Москвы в Нью-Йорк, произведет во всем мире настоящий фурор, а фамилия автора сенсационного репортажа будет звучать во всех сводках новостей дня три кряду, если не неделю. Задофф тут, Задофф там… Интервью, приглашения выступить в телепередачах, признание, слава и, главное, гонорары, наконец-то настоящие гонорары, а не те крохи, которые до сих пор перепадали Артуру. Если бы для достижения этой цели потребовалось вонзить в Эдичку не одну спицу, а целую сотню, то сейчас парень походил бы на дикобраза. А так он еще легко отделался – вид вполне пристойный.
– Гол-л-лубая л-л-ун-н-на! – тихонечко, но с чувством продекламировал Артур, как вынуждены делать все люди, которые очень хотят петь, но не умеют. – Гол-л-луб-б-бая-а!
Воспользовавшись тряпкой, он открыл дверцу, выбрался наружу, захлопнул «Форд» и направился к «Фольксвагену», который ссудил на одну ночь у знакомого журналиста Димы Балаболина. Ноутбук со вставленной в него дискетой Артур сжимал в своей руке так крепко, словно в нем заключалось все его будущее.
Впрочем, так оно и было.
Глава 3
Полеты во сне и наяву
Депутата Шадуру, мужчину довольно упитанного и степенного, к тому же лидера не самой последней парламентской фракции, подхватило ветром, закружило, как былинку, и понесло по мостику через ручей, где лошадки-качалки, смеясь над ним,
Застонав, Шадура приподнялся на локтях и огляделся по сторонам, узнавая и не узнавая собственный кабинет. Внутри черепной коробки мерно гудело, словно, пока Шадура спал, кто-то использовал его голову в качестве гонга. Резонанс получился знатный. Голова прямо-таки раскалывалась на части.
– Как же меня угораздило отключиться, а? – спросил Шадура у темноты.
Она презрительно промолчала: сам, мол, вспоминай, кто ты таков и почему валяешься на полу в одной рубахе. Что ж, пришлось поднапрячь мозговые извилины.
В том, что он не кто иной, как Шадура Василий Петрович, глава думского комитета по чрезвычайным ситуациям, сомнений не было никаких. Ну, почти никаких. Но почему в таком случае без штанов? И зачем в столь поздний час один в своем кабинете?
– Вот в чем вопрос, – прокряхтел Шадура, с натугой преодолевая земное притяжение.
Ага, как только ему удалось принять вертикальное положение, кое-что в его мозгу начало проясняться. Являясь членом государственной комиссии по расследованию обстоятельств крушения военно-транспортного самолета, Шадура решил задержаться сегодня после работы, чтобы ознакомиться с материалами дела и набросать текст заключения.
Частично ознакомился. Угостился водочкой. Снова ознакомился, снова угостился для поднятия жизненного тонуса. А потом позвонил Эдичка Виноградов и предложил встретиться. Славный юноша, чистый, раскованный, изобретательный. Отказать ему не повернулся язык. Так что со штанами все стало ясно, вернее, с их отсутствием. Нужно теперь натянуть их поскорее и – домой, баиньки, решил Шадура. Материалы комиссии подождут до завтра. Изучать их лучше на свежую голову, чтобы не сморозить в заключение какую-нибудь несусветную глупость, за которую потом будет мучительно стыдно. Прецеденты уже были. Помнится, один из его перлов потом даже по телевидению дважды зачитывали с игривыми комментариями. А Шадуре вовсе не хотелось напоминать о себе общественности и Кремлю именно таким образом. Существуют другие, гораздо более приемлемые способы.
Тесноватые трусы, которые обычно натягивались на депутатские ляжки чуть ли не со скрипом, сегодня вздернулись до живота на удивление легко. Словно Шадура, всеми покинутый, провалялся на полу несколько суток, успев значительно похудеть за это время.
Взгляд на календарную дату немного его успокоил, но не до конца, потому что это не проясняло создавшуюся ситуацию.
Прежде всего, куда подевался Эдичка? – задумался Шадура, окинув мутным взглядом пустой кабинет. Почему он сам не напился пьян, как павиан, раз уж так жаждал угоститься своей паршивой кактусовой самогонкой? И как он посмел бросить старшего товарища одного, в столь беспомощном состоянии? Ответ на все эти и другие вопросы нашелся, как только Шадура с трудом уселся в свое кресло, чтобы вызвать по телефону такси. На столе обнаружилась записка. Она была категорична по форме и язвительна по содержанию: