"Волкодав". Компиляция. Книги 1-6
Шрифт:
Люди за столами в трактире говорили об этом в открытую, ибо каждый гадал, как теперь поведёт себя ночной конис Кондара. Честь для нынешнего Сонмора была не пустой звук, и все это знали.
Было видно, как схлестнулись в душе сольвенна скупость и страх… После недолгой борьбы победила скупость.
– Ладно, ступай!… – сказал он с таким видом, будто делал Волкодаву большое благодеяние. – Но если всё-таки… Если мою «Зубатку»…
– Ну и будешь сам виноват, – проворчал венн. – Не жадничай.
Стоум воздел руки и горестно вопросил сольвеннского Бога-Змея, дарующего тяжесть кубышке, за что Он послал ему подобное наказание. Однако оплатить строптивому вышибале ночное бдение не предложил, и Волкодав с Эврихом отправились
Что касается Рейтамиры, Волкодав вообще был убеждён, что Эвриха вынудят покинуть её только безвыходные обстоятельства. Молодой аррант не пытался обнимать песенницу (и рад был бы, да вот ответная склонность…), но все видели, с каким лицом он желал ей доброго утра. Он и теперь нёс ей в опрятном лубяном туесочке горсть халисунских орехов, вываренных в меду. Ловкое перо, умевшее складно приставлять друг к дружке вежливые слова, целый день трудилось без устали и принесло денежку. Купить лютню ещё не хватало, но отчего не побаловать сироту?…
– Ну кто бы мог подумать, – рассуждал между тем Эврих, – на какую чепуху судьба однажды заставит употребить священный дар письменности!… Ты, может быть, обратил внимание на тех двоих, отца и сына с северных выселок?… Уж верно, ты отличил их по запаху, когда они мимо тебя проходили. Такие, сколько ни мойся, всё равно благоухают скотным двором. Ты представляешь, я тратил чудесные несмываемые чернила, нанося на берестяные квадратики клички каких-то свиней!… «Лакомка» и «Пегое Рыльце»!… Те двое от кого-то услышали, будто я красиво пишу, и решили сделать таблички на дверках загонов, в которых они держат породистых маток. При том что ни тот ни другой не умеют читать!…
– Может, свиньи умеют?… – шагая по узкой улице, спросил Волкодав. Эврих издал такой стон, что венн сразу пожалел о сказанном. Не выучился шутить, лучше и не пытайся. Он спросил: – Деньги-то они тебе заплатили?
– А как же, заплатили, – ответил аррант. – Очень даже хорошо заплатили…
– Ну и радуйся, – проворчал Волкодав.
Эврих только руками всплеснул, поражаясь его равнодушию.
– Ну вот скажи мне, друг варвар, почему просвещённые люди, умственный цвет своего народа… Я не про себя говорю! – добавил он раздражённо, заметив усмешку покосившегося венна. – Почему, я спрашиваю, замечательные мудрецы всегда живут в нищете? И вынуждены идти на поклон к тем, кто не пригоден ни к чему более возвышенному, кроме как рыться в вонючем навозе? А?…
Волкодав поинтересовался:
– А твои мудрецы свинину едят?…
В это время года в Галираде и в веннских лесах царили очень светлые ночи. Сверкающая колесница Бога Солнца скользила за самым земным краем, почти не заглядывая в Исподний Мир. Так близко от окоёма носили её крылатые кони, что отблеск лучистого золотого щита проникал в небо, гоня прочь темноту… А если верить сегванам, у них на Островах в эту пору солнце не садилось совсем. Так и гуляло кругами, то поднимаясь повыше, то опускаясь к самому горизонту… Здесь, в Кондаре, людям не было даровано полуночного света. Над морем догорали лиловые сумерки, понемногу становилось темно.
Когда-то давно, ещё на каторге, один учёный мономатанец объяснил Серому Псу, почему так получается. Он рассказывал, поворачивая маленький камень вокруг большого, и, наверное, своя правда в его объяснении имелась. Однако венн не обнаружил в нём тайны и красоты, и оно ему не понравилось.
Вот Тилорн – тот умел говорить как-то так, что хотелось верить ему. Верить – и расспрашивать дальше…
Волкодав нахмурился и вздохнул, шагая вперёд. Они ещё толком не успели удалиться от Врат, а он уже мучительно скучал по друзьям, оставшимся в Беловодье. Нехорошо.
Богатые дома в Кондаре были сплошь каменные, под чешуйчатыми крышами из глиняной черепицы. При мысли о том, чтобы поселиться где-нибудь здесь, Волкодава брала жуть. Каким образом люди умудрялись спокойно спать и хорошо себя чувствовать в подобных жилищах, он искренне не понимал. Дома попроще хотя и стояли на каменных подклетах, жилые срубы в них были всё-таки деревянные. То есть, по мнению венна, пригодные для обитания. Другое дело, разросшемуся городу становилось всё тесней в кольце защитной стены, и дома вытягивались вверх, точно хилые деревья в слишком густом лесу, стискивая и без того узкие улицы. Над головой меркла полоска вечернего неба, лабиринт каменных переулков всё больше напоминал Волкодаву пещерные переходы. Ему это не нравилось. Темнота его, обладавшего ночным зрением, не смущала, но чего хорошего можно ждать от подземелий?…
– А чернила!… – продолжал плакаться Эврих. – Ты помнишь, сколько бился над ними Тилорн? Он ведь замучил гончара Козицу, пока тот сделал ему светильник с длинными трубками для сжигания масла. Он поссорился с Сиривульдом, внуком старшины рыбаков, потому что тот всё не мог сварить ему достаточно светлого и прозрачного клея. А помнишь, как он подбирал масло, дающее самую тонкую и чистую сажу?…
Венн невольно улыбнулся. Купец Гзель, обладатель всяких иноземных диковин, в конце концов перестал пускать настырного учёного на порог и даже пригрозил спустить на него злую собаку. Тилорн, ничуть не испугавшись, назавтра пришёл к нему с Волкодавом. Кажется, именно в тот день он и добыл у Гзеля то, что ему требовалось. Душистое масло, предназначенное для девичьих притираний, целую седмицу потом горело в маленьком светильничке, утопленном в корыто с водой. Тилорн, по обыкновению, с головой ушёл в опыты и в ужасе спохватился, только когда запах благовоний успел пропитать весь дом и спастись от него стало решительно невозможно. Потом заморские ароматы смешались с благоуханием всевозможных клеев, опять-таки приносимых Тилорном для испытания. Сначала появился шубный, вываренный из кож, затем костный и рыбий…
Волкодав улыбнулся опять, сообразив, что Эврих соскучился по Тилорну, Вароху и Ниилит ничуть не меньше его.
– В Четырёх Дубах я только-только развёл новую палочку, чтобы записать рассказы Рейтамиры, – жаловался аррант. – Тут же врываются какие-то незаконнорожденные, которых следовало бы отвести на рабский торг и там обменять на мешок коровьих лепёшек… предварительно оскопив… и разливают по полу драгоценную жидкость, способную запечатлеть столько премудрости, что их жалкие умишки лопнули бы, вздумай они постигнуть десятую её часть!… Нет, право, стоило бы снять шкуры с обоих и растянуть на полу, дабы человек, приготовивший эти чернила, мог вытереть ноги… И вот сегодня являются двоюродные братья этих безмозглых, и я трачу божественную кровь учёности на таблички с именами свиней! И почему каждому недоумку, обзаведшемуся деньгами, непременно охота, чтобы его никчёмная записка была начертана самыми лучшими чернилами и на самых лучших листах?… Один мне прямо сказал: сделай, как для такого-то, только ещё лучше! Я заплачу!… Да всякий раз требуют, чтобы я растворил в чернильнице свежих чернил, а потом вылил остаток!…