"Волкодав". Компиляция. Книги 1-6
Шрифт:
– Да чего только не болтают, – уклончиво ответил Крапива, но и скудного намёка оказалось достаточно. Тёмные глаза Тилорна разгорелись охотничьим задором:
– Вели, добрый мастер, раздобыть таких кристаллов да закажи у стекловара несколько глубоких чаш из хорошего стекла, чистого и прозрачного. Я покажу тебе, как напитать поверхность железа другим металлом, не боящимся даже морской воды!
– Напитать? – не поверил бронник. – Железо же! Что туда впитается? Это тебе не доску олифить…
– Видишь ли, – принялся объяснять Тилорн, – железо, как и прочие вещества, состоит из мельчайших, незримых простым глазом
– Ты колдун! – объявил Крапива и осенил себя Катящимся Крестом, отгоняя возможную скверну. – Уходи!
– Он не колдун, – сказал Волкодав. – Он учёный. – Подумал и добавил: – Не видел, как он за серебро брался? За железо?.. – Крапива молчал, и Волкодав хлопнул Тилорна по плечу: – Пошли. Я ещё лук хотел посмотреть.
– Погоди, – вдруг поднял руку мастер. – Добро, поставил я чаши, купил твою отраву… дальше-то что?
Тилорн потребовал лоскут берёсты побольше и чем на нём рисовать. Кончилось тем, что Крапива клятвенно пообещал Волкодаву накормить Тилорна за свой счёт вечерей, а потом отрядить двоих унотов, сиречь учеников, чтобы в целости и сохранности проводили мудреца домой. И Волкодав отправился к мастеру-лучнику, безбоязненно оставив друга одного у чужих. Он знал: Крапива всё сделает, как обещал, и, надо ли говорить, никто Тилорна даже пальцем не тронет. Потому что обижать человека, за которого заступается венн, – всё равно что в прорубь на Светыни зимой голому прыгать. С большим камнем на шее.
Настало утро. Волкодав явился в кром, когда солнце только-только являло из-за небоската огненный край. Позёвывающие отроки в воротах пропустили его, ни о чём не спросив. Видно, были упреждены.
Волкодав пришёл в новой одежде и в кольчуге, чуть-чуть казавшейся из рукавов чехла. Отроки за его спиной переглянулись, думая, что он не заметит. Он не стал оборачиваться.
Во дворе было ещё безлюдно, только в поварне звонко смеялись чему-то молодые стряпухи, да из выгородки, где стояла хлебная печь, шёл чудесный дух поспевающего печева. Волкодав пересёк двор, постоял возле уже знакомого крылечка, потом присел на ступеньку.
На душе у него было не особенно весело. Вчера вечером Тилорн пробудил наконец Мыша от спячки и торжественно заявил, что зверёк снова может летать. При этом он ввернул ещё одно непонятное слово: «технически». Волкодав спросил, что это значило, и Тилорн пояснил: крыло, мол, совершенно выздоровело, ни плохо сросшихся костей, ни грубых рубцов. Даже мышцы почти не ослабли, потому что Мыш был очень подвижен, драчлив и всё время порывался взлететь…
Беда только, сам Мыш упорно отказывался понимать, что здоров. Если раньше он нипочём не желал признавать себя за калеку, без конца срывался в полёт, расшибался и возмущённо кричал, то теперь его как подменили: он первым долгом юркнул Волкодаву за пазуху и долго отсиживался там, испуганно всхлипывая. Когда он наконец осмелел и вылез наружу, Волкодав стряхнул его с ладони над мягкой постелью:
– Лети, дурачок.
Мыш упал, даже не попытавшись развернуть крылья. И заплакал так, что щенок поджал хвостик и сочувственно заскулил. Тилорн покачал головой, сказал что-то на неведомом языке, взял Мыша в руки и сотворил чудо. Он посмотрел зверьку в глаза, и светящиеся бусинки враз помутнели, как бывает у пьяных. Мыш начал зевать, но не заснул. Тилорн легонько подтолкнул его пальцем:
– Лети.
Мыш сейчас же вспорхнул, с отвычки неуклюже поднялся под потолок и вернулся.
– Он может летать, – сказал Тилорн. – Но не хочет. Боится. Я заставил его на время забыть страх, и он полетел. Но чтобы он совсем перестал бояться – тут надо поработать…
А надо ли было резать, подумал Волкодав. Уж как-нибудь дожил бы век…
– Взять его за лапу и выкинуть в окошко, – посоветовал Эврих. – Чтобы другого выбора не было.
Ниилит ойкнула, а Волкодав хмуро предупредил:
– Я тебя самого выкину. Может, тоже летать научишься.
Так и вышло, что нынче он оставил Мыша дома: мало ли что тот учудит в самый ненужный момент. Оставаться Мыш не хотел. Пришлось Тилорну снова погрузить его в полусон…
Дверные петли были хорошо смазаны, но Волкодав загодя распознал старческие шаги и шарканье веника. Он поднял голову, уже зная, что выйдет не кнесинка. И точно. На крыльце появилась высохшая, сморщенная старуха, наверное, годившаяся в матери хромому Вароху.
– Здравствуй, бабушка, – сказал Волкодав.
Старуха окинула его неожиданно зорким, подозрительным взглядом и зашипела, грозя веником:
– Ишь, расселся, бесстыжий!.. А ну, иди отсюда! Ходят тут…
Волкодав смиренно поднялся и отступил в сторону. Бабка покропила водой и принялась подметать и без того чистое крыльцо. Особенно она трудилась полынным веником там, где он только что сидел. Рабыня, сообразил Волкодав. Но у таких рабынь сами хозяева по одной половице на цыпочках ходят. Нянька, наверное. Не иначе, государыню кнесинку в люльке качала, а может, и самого кнеса. Или супругу его…
– Ты, что ли, девочки нашей охранитель? – осведомилась старуха.
– Верно, бабушка, – кивнул Волкодав. – А не скажешь ли…
Он хотел спросить, скоро ли встанет госпожа, прикидывая, как бы успеть перекинуться словечком с боярином Крутом. Но старуха с усилием разогнула согбенную спину, чтобы снова постращать его веником:
– У-у-у тебе…
И с тем скрылась в избе.
Волкодав задумчиво почесал затылок и снова сел на красноватую маронговую ступеньку.
Спустя некоторое время опять послышались шаги. На сей раз шёл мужчина. Он приближался из-за угла, со стороны дружинного дома. Волкодаву что-то очень не понравилось в его походке, но, пока он размышлял, что же именно, у крыльца явил себя Лучезар.
Вот уж кого Волкодаву хотелось видеть всех менее.
– Что-то проходимцы разные зачастили… – увидев его, немедленно сказал Левый. Волкодав ничего не ответил. Только равнодушно посмотрел на боярина и снова уставился себе под ноги. Отвечать ему, ещё не хватало.
– А ну встать, собака, когда витязь с тобой разговаривает! – взвился Лучезар.
Во всём Галираде, наверное, едва набрался бы десяток людей, понимавших веннские знаки рода, и молодой боярин к их числу явно не принадлежал. Иначе, желая оскорбить Волкодава, он нипочём не обозвал бы его собакой. Волкодаву стало почти смешно, но он опять ничего не сказал. И, уж конечно, не пошевельнулся.