Вольница
Шрифт:
Резалки и рабочие сбились в тесную толпу и молча, с испуганными лицами, смотрели на них. Кое-кто оторвался от толпы и опрометью выбежал в задний пролёт. Прасковея и Гриша стояли рядом, и оба, насторожённо-серьёзные, пристально следили за полицейскими. Бондаря стояли плечом к плечу и будто потешались над измазанной рыбьей чешуёй и слизью подрядчицей, которая уже без шапочки семенила наперерез полицейским и яростно грозила кулаками. Передний бородатый полицейский с озверевшим лицом, вероятно, решил, что эта раскосмаченная баба,
Толпа стояла неподвижно и молчала. Полицейские начали стегать людей направо и налево. Завизжали женщины. Люди стали разбегаться. Бондаря и Игнат со Степаном стиснули полицейских и стали хватать за руки.
Гриша укоряюще стал уговаривать их:
— Зачем же, господа полиция, драться-то? Никто вас не обидел и никто не бунтует. Сами видите.
— Не разговаривать! Знаем вас, разбойников… Не впервой! Отдай назад!
Бородатый полицейский, должно быть старшой, хрипло рычал:
— Всех арестую, сукины дети!.. Сгною!..
Голос Гали крикнул:
— Места у вас для всех не хватит.
— Кто это, какая стерва насмешки строит? Лупи их, чертей! Гони в полицию!
Но бондаря и тачковозы, подмигивая друг другу, сдавили их ещё плотнее, и полицейские, кряхтя и крякая, изо всех сил старались вырваться из толпы, но их плющили ещё сильнее.
— Раздайся! — задыхаясь, рычал бородач. — Отдай назад! В кандалы закую!
Харитон крикнул что-то бондарям и вытащил бородача из толпы.
— Здорово, Овчинин! Напрасно вас побеспокоили.
— Как это напрасно? Ты-то чего затесался сюда, гармонист?
— Как чего, господин старшой? Я же здесь работаю. Я — свидетель. Никакого здесь бунта нет. Всю суматоху подрядчица устроила. Зря вас пригнали. Бабы работали чинно, благородно, а она их обсчитала. Ну, и повздорили. Артельное дело. Люди стоят, расчёта требуют. Зачем же вас тревожить?
— А всё же приказ начальника я исполнить должон: забрать и представить бунтарей.
— Да где они? Кого же ты, друг, забирать будешь?
Прасковея кротко предложила:
— Начинай с первой бунтарки — с подрядчицы. Погляди, какая она красавица…
Подрядчица влетела с бешеным рёвом, на лице у неё вздулся длинный кровоподтёк от уха до подбородка. Она, как ведьма, набросилась с кулаками на сконфуженного, но грозного бородача:
— Как ты смел, чортова борода, бить меня? Я жалобу на тебя подам начальнику.
Старшой сдвинул брови и вытаращил на неё глаза.
— Ну, ты меня не охаль при исполнении службы… Ты первая бросилась на меня с кулаками, а сейчас оскорбляешь перед народом. Я тебя сейчас в полицию уведу. Кто здесь бунтовал?
Подрядчица надсадно орала:
— Все!.. А вот эти… — она тыкала пальцем на Прасковею, на Гришу, на Харитона, на женщин, — вот эти зарезать меня готовы.
Харитон опять засмеялся.
— Овчинин, скажи по совести: готов я людей резать? Или вот он, Григорий? Верно, мы режем — только обручи для бочар. А бабы-то! Ну, и отколола со зла! Что же, Овчинин, я готов пойти к начальнику, только без этой ведьмы: боюсь, что она по дороге меня укусит иль драться начнёт…
Веников подошёл к полицейскому и вежливо снял картуз.
— Я здесь вроде плотового. Скажу правду. Подрядчица сама работу сорвала. Обидела резалок и рабочих. Привычка драть шкуру с безобидных.
— Сволочь! — заорала подрядчица, хватаясь за красный рубец на щеке. — Так-то ты за хозяйское дело стоишь? А тебя, полицейский, гнать со службы надо… сорвать твои побрякушки… Людей не разбираешь…
Бородач разозлился:
— Это то есть как побрякушки? Это царские-то медали побрякушки? Ну, ты и есть настоящая подлюка. Это я тебя сейчас арестую. Идём и ты, гармонист!.. и ты… — указал он на Гришу. — Из баб… ты! — вдруг наобум ткнул он в мать своей толстой лапой. Она сжалась от страха и покорно вышла к полицейскому. Но Прасковея шагнула к ней, оттолкнула назад и твёрдо сказала:
— Это я пойду, а она не годится.
И вдруг со всех сторон женщины наперебой закричали:
— И я!.. и я!.. все пойдём!..
— Чего? — рявкнул бородач. — Оравой? Пастух я, что ли, чтобы баранту гнать? Пошли! Ты, Саврасов, и ты, Купцов, получше наблюдайте за этой шкурой, да держите нагайки наготове.
Гриша с Прасковеей и Харитоном под конвоем полицейских пошли к воротам, подрядчицу вели отдельно. Но она бунтовала, порываясь ускользнуть.
— Пойдём к управляющему! Как вы смеете тащить меня!
Все пошли толпой вслед за арестованными.
Подрядчица возвратилась первая. Лицо у неё раздулось и перекосилось. Резалки встретили её в казарме молчаливыми переглядками. Она скрылась в своей комнате и вскоре вышла, чисто одетая и с перевязанным лицом. В глазу её ещё кипело бешенство.
— Ага, достукались, мокрохвостки! Теперь-то я вас прищемлю. А смутьянки в тюрьме насидятся.
Больная Оксана вскочила с нар и, вся в жару, кинулась к подрядчице с ножом наотмашь.
— Ах, ты ещё издеваешься над нами, гадюка!.. Не жить тебе больше!..
Подрядчица бросилась к двери, а Галя и несколько резалок схватили Оксану и поволокли назад, к нарам.
Гришу с Прасковеей держали до ночи, но и их отпустили.
Поздно вечером пришёл в казарму Веников и сообщил, что управляющий посылал нарочного в Ракушу с телеграммой хозяину, а хозяин в ответ приказал отменить штрафы и вычеты. До поздней ночи в казарме плясали и пели песни. А через два дня арестовали Гришу и больную Оксану. Харитон с Анфисой опять бесследно скрылись. Говорили, что они уехали в Гурьев. На других промыслах работать начали в тот же день.