Вольное солнце Воленстира. Пляска между ударами сердца
Шрифт:
– Что? – переспросила удивленно.
Он издевается, да? Мне это неинтересно!
– Воленстир противостоит пустыни столетиями, сдерживает ее от движения на юг. И оба противника убийственно прекрасны в своей борьбе.
Ха. Я надменно пожала плечами. И плотину прорвало:
– Здесь нет абсолютно ничего пр-р-рекрасного. Всюду пыль, дым, пекло. Ни вздохнуть, ни продохнуть, без маски на улицу не выйти! За каждым углом прячется токсичный ублюдок, способный уничтожить тебя! Дикие порядки, специально придуманные обычаи только ради того, чтобы схватить зазевавшуюся девушку,
Все это я выдала гордо с большим апломбом и вежливой ухмылкой. Попыталась задеть генерала. По инерции.
– Красоту не видят, Флориан, – спокойно парировал он, пялясь на противные барханы. – Ее чувствуют. Либо не чувствуют.
– А? – Это… он сейчас намекает, что я бесчувственная деревяшка?!
Моя челюсть успела отпасть. Ну… знаете ли…
Бирлек продолжал:
– Снижение чувствительности – это защитная реакция перегруженного сознания. Когда в нем слишком много боли, бессмысленной борьбы с ней. Разрушительных эмоций, мыслей. Страхов. Сомнений. Тут уже не до красоты. В тебе не осталось для нее места. – Он неопределенно качнул головой. – Старайся больше ощущать и меньше думать. Как можно меньше.
Кла-а-асс!
Он правда серьезно или это шутка?!
– Да? – нервно хихикнула я. – Меньше думать? Вот оно, оказывается, суперрешение всех моих проблем?! Меньше думать, как вляпалась в это дерьмо?! Меньше думать, насколько мне ненавистен ваш Воленстир?! Что ноги бы моей тут никогда не было, если бы не поганые обстоятельства?! А может, меньше думать, что свобода машет мне ручкой? А я другая и все это не мое?! Меньше думать, что мне, бездна, никак, совсем никак не вернуться в Регестор?! Если только… А… – Я вовремя прикусила язык. – Отличный совет от токсичного варвара! Меньше думай или что?! Или ты поможешь мне подумать поменьше?!
Я всплеснула руками, сбросив магию в воздух.
– Ты не даешь этому миру шанса.
На этот раз нерушимое хладнокровие Тира взбесило меня, как красная тряпка быка!
– Шанса?! – зашипела я, разворачиваясь. – О, я сыта по горло этими шансами! Нахлебалась ими и вашим Воленстиром! Каждый день хлебала! А уж там, на площади! А в кластере! Спасибо, познала все сполна! Все увидела!!! Я…
– Ты не видела ничего, – грубо обрубили меня на полуслове ледяной интонацией.
Будто колотый лед за шиворот высыпали и мгновенно остудили пыл, обнулив бушующую ярость. Не знаю, как он это делал, но у меня слова в глотке застряли. А Тир… Один его взгляд, проникающий, крепко бравший за душу, не советовал дальше извергать свои мысли. Лучше заткнуться. Безопаснее. А еще лучше отступить. Но я не отступила. Одолев растущий страх, выдавила скептическую улыбочку, которая, впрочем, долго не продержалась, ведь генерал заговорил снова, и каждую свою фразу он буквально выплевывал прямо мне в душу:
– Ты явилась сюда со своим сформированным регесторской пропагандой представлением о Воленстире. И ничего иного ты, как мы с тобой выяснили, видеть не желала. Ты уже ненавидела нас. И все, чем ты тут занималась день изо дня – искала поводы ненавидеть нас сильнее. – Я не ведала, куда деться от его черных глаз, как увернуться. – Мы не мешали тебе их находить. Но ни разу. Ни единожды ты не потрудилась посмотреть на Воленстир объективно. Ты отмахивалась от каждого конструктивного примера успешных отношений – социальных, семейных, личных. Коих даже в регесторском филиале предостаточно, но нет – ты их сторонилась, специально держалась тех, кто не исказит удобной для тебя картины мира. В которой Флориан – на стороне добра и прогресса, а мы – токсичные черные варвары-угнетатели.
Гра-а-ань, от его тона колени подкашивались, волоски на затылке наэлектризовались…
А он беспощадно продолжал:
– Террористки. Их окружение. Посольские прихвостни. Осужденные преступницы. Ты связалась со всеми, кто непрестанно убеждал тебя в твоей правоте. Ведь это страшно, если вдруг правда обернется ложью, не так ли? Такое крушение мировоззрения… не оправишься. Все мы находим то, что ищем… – Бровь его со значением приподнялась. – И ты тоже нашла. Свой крах. Получила, что хотела, – площадь, приговор азаари и кластер.
Исходивший от генерала флер подавлял, сердце колотилось быстро-быстро, но я… Я не согласна, вообще-то! И нет, я не бессмертная, но нашла в себе храбрость поспорить:
– Это только слова! А я наблюдала реальные последствия! Виолу со стертой памятью, ползающую по мостовой! Во что превратилась Карла?! Не верю в ее больную любовь к извращенцу, к вашему благородному легионеру, командующий! Который напал на меня со своими людьми! И вы еще смеете говорить мне про честный суд?! Вы?! А Шамраг?! Что-то он не понес наказания после того, как изнасиловал несчастную рорку.
– Ты была там? – перебил, как по лицу хлестнул, и снова вся моя убежденность, напор мигом полетели обратно в бездну.
– Я…
– Отвечай. – Голос угрожающе понизился. – Ты лично присутствовала там, когда генерал Шамраг вершил свое преступление? Или захотела, чтобы оно стало правдой?
Внутри все обмерло.
Слишком очевидный намек… Слишком.
Уже догадалась.
Я опустила голову, разрывая невыносимый зрительный контакт.
Что бы там на самом деле ни произошло… что бы ни творилось, Шамраг…
– Он не насиловал ее. – Тир поморщился. – Последнее дело – делать выводы, не располагая всей полнотой информации.
В тишине слышалось мое прерывистое дыхание. Добил все же…
Я поверила ему сразу. Чихать хотела на Шамрага, на Эдварду, на какую-то Лию. Важно иное – тогда, в тот вечер у костра, я тоже уловила нелогичность в исповеди курчавой воленстирки, мелкие нестыковки. Годы игры в рейших тренируют логику, и я гордилась своей, но в этот раз… я проигнорировала ее, ведь действительно… хотела, чтобы ручка не открылась.