Вольные стрелки
Шрифт:
— Да мы и теперь друзья, храбрый молодой человек, — задушевно воскликнул капитан и протянул Ягуару руку.
Тот крепко сжал ее в своей руке.
— Пусть каждый из нас пойдет по своему предназначенному ему судьбою пути, пусть каждый из нас будет защищать то дело, которое другой стремится разрушить, но вне этой борьбы будем сохранять друг к другу чувства уважения и дружбы, как это следует благородным врагам, которым довелось помериться силами и которые увидели, что оба они одинаково храбры и сильны.
— Пусть будет так! — сказал капитан.
— Еще одно
— Говорите.
— Вопрос, который я предложил, удивил вас, не правда ли?
— Да, удивил.
— Хорошо! Теперь я скажу вам, почему я его задал.
— К чему это?
— Нет, так надо, между нами не должно существовать тайн. Несмотря на ненависть, которую я должен был питать к вам, я чувствовал к вам какое-то тайное, необъяснимое сочувствие, которое заставляет меня открыть вам даже ту тайну, от которой зависит счастье всей моей жизни.
— Я вас не понимаю, мой храбрый дорогой друг, слова ваши для меня удивительны. Объяснитесь, прошу вас.
Лихорадочный румянец вдруг залил щеки Ягуара.
— Слушайте, капитан, вы знаете меня только со вчерашнего дня, но, что касается меня, то много воды утекло с тех пор, как уши мои в первый раз услышали ваше имя.
Офицер не спускал вопрошающего взгляда с Ягуара.
— Да! Да! — продолжал тот с возрастающим воодушевлением. — У нее всегда было на губах ваше имя, она говорила только о вас. Всего лишь несколько дней тому назад… но к чему вспоминать все это? Вам достаточно будет знать, что я люблю ее до безумия.
— Донью Кармелу? — проговорил капитан.
— Да! — воскликнул Ягуар. — Но и вы также любите ее.
— Да, я люблю ее, — коротко отвечал офицер и в замешательстве опустил глаза.
Между беседовавшими молодыми людьми воцарилось продолжительное молчание. Нетрудно было видеть, что каждый из них переживал глубокую внутреннюю борьбу. Ягуар первым подавил бурю, клокотавшую в его сердце и начал твердым голосом:
— Благодарю вас, капитан, за ваш откровенный ответ. Вы имеете такое же право любить Кармелу, как и я, и пусть любовь эта возродит не вражду, еще большую чем та, которая существовала между нами, но послужит к скреплению начавшейся сегодня дружбы. Донья Кармела достойна любви. Будем же любить ее оба и будем продолжать нашу борьбу честно, без предательств и подлости. Благо тому, кого она предпочтет. Пусть она одна будет судьей между нами, оставим ее следовать влечениям своего сердца. Она слишком чиста, слишком благоразумна, чтобы ошибиться и сделать неправильный выбор.
— Пусть будет так, — с жаром воскликнул капитан. — У вас благородное сердце, Ягуар. Чтобы ни сулила судьба нам впереди, я счастлив пожать вашу честную руку и считаю за честь быть в числе ваших друзей. Правда, я питаю к донье Кармеле глубокую и искреннюю любовь, за ее улыбку я с радостью готов отдать свою жизнь, но, клянусь, я последую примеру, который вы подаете мне сейчас, и буду вести борьбу так же честно, как и вы.
— Слава Богу! — с наивной и откровенной радостью воскликнул молодой человек. — Я был уверен, что мы поймем друг друга.
— Для этого нам нужно было только объясниться, — с улыбкой заметил на это капитан.
— Это ужасное единоборство! Надеюсь, оно не повторится между нами вновь при тех же обстоятельствах. Истинно, мы обязаны только чуду, что остались в живых.
— Да, я не хотел бы вновь испытать его.
— Клянусь, и я тоже. Но солнце быстро склоняется к западу. Едва ли нужно мне говорить вам, что вы свободны и можете идти куда вам угодно, если не имеете намерения остаться среди нас еще некоторое время. Я прикажу оседлать вам лошадь, которую позвольте мне подарить вам.
— Благодарю вас. Не скрою, пешком, без лошади, я почувствовал бы себя в большом затруднении в этих незнакомых мне местах.
— Не беспокойтесь об этом, я дам вам проводника, который выведет вас туда, где вам все знакомо.
— Тысячу раз благодарю.
— Куда вы хотите направиться? Если мой вопрос нескромен, то я не требую, разумеется, ответа.
— Нет, я не буду ничего скрывать от вас. Я намерен как можно скорее присоединиться к генералу Рубио. Я должен дать ему отчет обо всем случившемся там, наверху, и о той катастрофе, постигшей караван с серебром и отряд, его сопровождавший, жертвой которой чуть было не сделался и я сам.
— Таков уж удел войны, капитан.
— Я не упрекаю вас, я хочу сказать только, что чуть было не произошло несчастье.
— Да, в конце концов, если бы нападение могло окончиться успехом, то оно и окончилось бы им, это несомненно. Ваша храбрость, самоотверженность выше всякой похвалы, вы достойно исполнили свой долг.
— Благодарю вас за такое лестное мнение.
— Вам будет не трудно доехать до лагеря генерала Рубио еще до захода солнца.
— Гм! Вы так полагаете?
— Отсюда до него не более трех лье.
— Так близко?
— Даю вам честное слово.
— О! Если бы я знал это! — сказал капитан тоном сожаления.
— Да, но вы не знали этого. Ба-а! Но зачем нам возвращаться к прошлому. Все равно, сегодня или завтра, вы отомстите.
— Вы правы, что случилось — не может быть забыто. Я еду.
— Уже!
— Пора.
— Да, правда.
Ягуар подал знак стоявшему поодаль человеку.
— Лошадь капитану! — крикнул он.
Минут через пять человек, получивший приказание (это был все тот же наш старый знакомый Руперто), появился, ведя под уздцы двух коней, из которых один оказался великолепным мустангом с красивыми глазами и тонкими сухими ногами.
Одним прыжком капитан вскочил в седло. Руперто сидел уже на другой лошади.
Оба врага, ставшие впредь друзьями, в последний раз пожали друг другу руки, и после задушевного прощания капитан натянул поводья.
— Только, чтоб не было глупых выходок, Руперто, — резко крикнул Ягуар старому охотнику.
— Хорошо… ладно, — заворчал тот.
Всадники оставляли лощину. Ягуар следил за ними, пока они не скрылись из виду, а затем возвратился в свой шалаш.