Вольный каменщик

Осоргин Михаил Андреевич

Егор Егорович чувствует себя глубоко несчастным: зачем он согласился на беседу с Анри Ришаром! Следовало вежливо и твёрдо отклонить его настойчивое приглашение. В этом кафе спёртый прокислый воздух, никакой вентиляции, а из-за перегородки доносятся пьяные голоса; вообще — обстановка противнейшая.

— Вы меня знаете, дорогой друг мосье Тэтэкин! — и Ришар бьет себя в грудь не больно, но трагически — Вы знаете, что я не способен на предательство, да ещё из-за денег! Я хочу сказать, что я, конечно, никогда бы себе не позволил, а тем более из-за каких-то сотен франков…

Анри Ришар с негодованием отшвыривает ложечку, которая падает на пол, доказывая звуком, что она не серебряная. Все-таки ему приходится наклониться

и брезгливо её поднять.

— Хуже всего, — продолжает Ришар, — что я до сих пор не удосужился погасить мой маленький долг в кассу ложи; хорошо, что вспомнил, — непременно сделаю это послезавтра. Да я и вам, кажется, должен двести франков, так уж заодно…

Егор Егорович ищет глазами шляпу и говорит:

— Это неважно, а вот я боюсь опоздать…

Нет, Ришар не может ему позволить уйти, не выслушав его объяснения всей этой смешной, конечно, но противнейшей истории. Ему оправдываться не в чем, но он не намерен и скрывать. Документы… то есть какие же это документы! Просто — печатный «Бюллетень»! Они были выкрадены у него из стола в бюро.

Это правда — было легкомысленно их там оставлять; но он не мог держать их дома, где даже не знают, что он принадлежал к Братству. Этот негодяй, явившись в контору по делам в его отсутствие; выкрал «Бюллетень» и опубликовал имена. Затем он имел наглость предложить ему, Анри Ришару, добыть какие-нибудь скандальные частные письма, обещая за это чуть не горы золота. Он был вы-бро-шен за дверь вот этими руками!

Егор Егорович уныло смотрит на эти руки Ришара. У Ришара довольно красивые руки, и даже ногти хорошо отполированы. Егору Егоровичу известно, что какая-то уличная газетка публикует фамилии масонов, а также известно, что в этом заподозрено участие Ришара; но о таких делах в ложе стараются не говорить, пока дело не расследовано компетентными лицами. Известно и про какой-то анонимный донос или что-то в этом роде. Раньше Егор Егорович как-то не хотел верить, чтобы Ришар был способен на очень уж большую подлость, тем более рискованную. Теперь, глядя на руки, вышвырнувшие негодяя, Егор Егорович предпочел бы поскорее уйти из кафе на чистый воздух. Поэтому, положив на блюдечко монету, он решительно берет шляпу, но недоумевает, как бы ему уйти, по возможности не подав Ришару руки. Это очень трудно и требует мужества, которым Егор Егорович, кажется; не обладает в достаточной степени. Привстав с дивана, Егор Егорович смотрит на часы и пытается сделать шаг. Его останавливает странное заявление Ришара, заметившего его нерешительность:

— Мосье Тэтэкин, если я говорю это именно вам, то лишь потому, что именно вы, мосье Тэтэкин, были истинным виновником всей этой истории.

Егор Егорович в недоумении опускается на своё место.

— Да, вы, — продолжает Ришар. — Когда я был в отпуске, вы изволили в чем-то не поладить с издателем «Забав Марианны» и убедили главную контору отказать ему в распространении его журнала.

— Это был порнографический листок!

— Очень возможно. Таких листков мы распространяем немало. Мосье Тэтэкин, я, конечно, не подозреваю вас в каком-нибудь, — как этот говорится? — заинтересованном пристрастии, хотя не совсем понимаю, почему именно на этот листок вы обратили особое внимание. Но, во всяком случае, это дало повод известному вам негодяю начать поход сначала против вас, а потом и против меня.

— Вы говорите вздор, Ришар!

— Святую истину, мосье Тэтэкин! И прибавлю, что вы уволены со службы по проискам этого мерзавца, именно как масон и как человек, на которого нельзя очень полагаться. И я вас предупреждал..

Все несчастье в том, что Егор Егорович снял шляпу. Теперь приходится сидеть с закрытыми глазами и слушать, как Ришар, узнав о кознях против его дорогого шефа, горячо отстаивал его интересы в главной конторе, как он сам хотел, из чувства солидарности, бросить службу в этом учреждении, где

не умеют ценить людей, и как остался только для того, чтобы обличить негодяя и добиться возвращения на службу Егора Егоровича. Он ещё не добился этого, отчасти отвлечённый своими личными неприятностями, потому что может ли он хлопотать за другого, когда его собственная честь кем-то заподозрена, — но некоторые шаги он уже предпринял и мог бы надеяться на успех. Во всяком случае, он решил уволить из бюро бухгалтера, который совершенно обленился и никуда не годится; пускай бухгалтера переведут в другое бюро. Что касается процента иностранцев, то это сущий вздор и пустой предлог! Мосье Тэтэкин мог бы свободно вернуться в бюро, пока в качестве бухгалтера, а потом и заведующим, а он, Ришар, рад быть по-прежнему его помощником. Да, да! Выйдя из Братства, Анри Ришар умеет оставаться и братом и другом; его чувства хорошо известны старому сослуживцу. Что касается остальных «братьев», они убедятся в лживости доноса, когда узнают всю, но непременно всю, правду из уст русского брата, которого все так уважают. Он, Анри Ришар, презирает клевету и никого не боится. Он выше этого. Но конечно, он не хотел бы, чтобы гнусная клевета распространилась и между профанами и бросила тень на его доброе имя. Это может, например, донестись до главной конторы и повредить его служебной карьере, а кстати, и его хлопотам о возвращении на службу Егора Егоровича. Так что интересы их совпадают. Он сам был масоном и знает, что у масонов большие связи; к тому же сегодня побеждают они, завтра их место займут другие. Но не в одних личных интересах дело; главное — он ищет справедливости!

Голос Ришара полон искренности. Голос Ришара даже дрожит от волнения. Ришар не сдерживает голоса, тем более что здесь никого нет, а за перегородкой шумят весёлые посетители. Да не все ли равно? Пусть весь мир знает, что Анри Ришар честен и умеет честь свою защитить против кого угодно. Что касается бухгалтера, то он подкопил достаточно и стал дерзким. Главная контора всегда ценила работу мосье Тэтэкин… Он не скажет, что все это легко и просто, но устроить возможно, он в этом не сомневается.

Егор Егорович сидит, не подымая глаз. По его телу ползают шершавые гусеницы и липкие улитки. От получашки кофе его поташнивает. Теперь ему достоверно известно, как все это случилось; кажется, он был несколько наивным, но это неважно. А вот Анна Пахомовна гораздо догадливее, — хотя раньше она не только доверяла Ришару, а даже словно бы была с ним излишне приветлива. Но права она, а не Егор Егорович. И однако — как же теперь быть и как уйти? Во всяком случае, теперь уже нельзя проститься за руку, этого никак нельзя!

— Итак, что вы на это скажете?. — совершенно спокойным и деловым голосом спрашивает Анри Ришар — Не подумайте, что я предлагаю вам сделку, — и я не таков, и вы не таковы. Но, дорогой мосье Тэтэкин, должна же быть взаимопомощь у людей нашего круга!

Егор Егорович открывает глаза, встает, надевает, шляпу, берет палку и не знает, должен ли он, по крайней мере, вежливо раскланяться перед уходом. При всей кротости, его начинает трясти от возмущения. Нет, он не раскланяется!

Вероятно, Анри Ришар догадывается, потому что внезапно он меняет тон и пускает в спину уходящему ядовитое замечание:

— Только не просчитайтесь, mon eher monsieur, как просчитались с «Забавами Марианны»!

В первый раз в жизни достойный Егор Егорович бьет человека, палкой по голове. Он бьет его с ужасом и отчаянием, не в силах сдержаться и зная наверное, что сейчас сам будет лежать на земле растоптанным и, может быть, убитым. Он ударяет ещё и ещё раз, по пробору головы, по уху, по плечам, по пальцам, которыми этот человек хочет защититься. Он не понимает, почему же тот не кричит, не зовет на помощь, не защищается, не нападет сам? Все происходит в полном молчании — слышно только шлёпанье трости Егора Егоровича.