Волонтеры Челкеля
Шрифт:
Он помолчал секунду-другую, а затем медленно произнес:
– Храните его, и не дай Всевышний, чтоб оно попало в злые руки. Если же кто-то будет не только зол, но и проницателен – то да поможет всем нам Высокое Небо…
Степа и Арцеулов невольно переглянулись. Кольцо, которое носил Берг, было другим, но оба почувствовали тревогу.
– А камень? – Арцеулов кивнул на странную находку, лежавшую на столе.
– Как ученый, – Соломатин усмехнулся, – могу предположить, что это обычный атрибут жреческих обрядов. Когда-то он был частью какого-то изделия, затем его
– А как они использовались? Покажите! – не отставал Ростислав. Бывший учитель развел руками:
– Ученый на этом умолкает. Впрочем, если желаете познакомиться с примером древнедхарских суеверий…
Он резко выбросил вперед руку. Ладонь застыла прямо над камнем. Глаза закрылись, губы стали что-то негромко шептать. Вначале ничего не изменилось, и Косухину даже стало неловко за товарища Соломатина, как вдруг поверхность камня стала светлеть, становится прозрачной, а затем наливаться густой синевой. Засветились маленькие яркие огоньки, в комнате словно повеяло сильным теплым ветром…
– Где-то так…
Родион Геннадиевич опустил руку, и все исчезло. Камень стал прежним – серым, невыразительным, ничем не интересным.
– Использовалось для простейших магических действий. Снятие сглаза, порчи…
Арцеулов не отрывал взгляда от камня. Снятие сглаза, порчи… Наташа потеряла память…
– А память это возвращает? – Косухин подумал о том же.
– О чем вы? – удивился Соломатин. – Если человек потерял память, следует обратиться к врачу, а не к знахарю! Это же суеверия, фольклор!.. Да, если память потеряна вследствие магических действий, жрецы-дхармэ применяли специальное заклинание, которое читалось над подобным камнем в присутствии пострадавшего. Оно у меня записано. Я как раз готовлю работу по фольклору дхаров. Издательство «Академия» обещало напечатать…
Порывшись в бумагах, загромоздивших стол, он достал небольшой листок.
– Господа… то есть, товарищи! Предупреждаю, не вздумайте лечить кого-нибудь таким образом! Дхармэ, конечно, знали какие-то медицинские приемы, но…
– Я перепишу, сударь!
Тон Арцеулова был настолько решителен, что бывший учитель немедленно отдал листок.
На улице оба долго молчали. Арцеулов достал папиросы, и это несколько разрядило обстановку:
– Думаешь, поможет? – безнадежным тоном поинтересовался Косухин. – Прав товарищ Соломатин – тут врач нужен.
– Не знаю… – пожал Ростислав. – Хуже, думаю не будет… Жаль, не удалось прочесть таблички! Я, признаться, надеялся…
– На что? – Степа уже немного пришел в себя. – Нахватался ты, Ростислав, всякой чертовщины! При чем тут этот, чердынь-калуга, фольклор? Что ты, что Тэд! Помешались на артефактах!.. Лучше давай о Берге…
Арцеулов понимал, что спорить со Степой бессмысленно.
– О Берге… Берг, судя по всему, в Столице. Я его не видел, но проследил Гастона. Живут легально, стоят на большевистском довольствии – через Цекубу. Знаете такую контору?
Степа кивнул. Ненавистник большевиков благополучно получает паек от пролетарского государства! Так-так…
– Они квартируют в особняке на Арбате. Там охрана, черный вход заколочен, в окна не влезть – решетки. Берг из дома не выходит, все дела ведет Сен-Луи. Ваши предложения, товарищ комполка?
Степа начал быстро соображать. В ВЧК заявлять бессмысленно, там наверняка все знают. Не зря Колька Лунин говорил, что создается группа Цандера по эфирным полетам! Сходить в гости да поговорить по душам? Не пустят, а то и еще хуже. Очень нужен кому-то Карл Берг! Прав Лунин – измена где-то очень высоко, на самом верху…
– А все одно я туда пойду! – Косухин упрямо мотнул головой. – Говори адрес!
Арцеулов задумался. Все верно, Берга упускать нельзя.
– Хорошо! Вместе сходим. Только надо все продумать. Мне нужен день. Согласны?
Беляк был серьезен, и Степа сразу поверил, что Арцеулов и вправду что-то придумает. А лишний день не помешает…
– Добро, Слава! Значит завтра и сходим. Он мне скажет о Николае!..
Ростислав кивнул.
– Завтра вечером. Встретимся в шесть у Большого театра. Где Большой, знаете?
– Ты, беляк, за кого меня держишь? – возмутился Косухин. – Да я в Большом почаще твоего бывал!
Это была чистая правда, хотя Степа бывал не на спектаклях, а на конференциях и съездах, проводившихся именно там. Арцеулов не стал спорить. Образ краснопузого – завсегдатая классического балета его изрядно позабавил.
Они расстались у потрескавшегося гипсового монстра – памятника, поставленного в честь великого бунтаря Стеньки Разина. Косухин остался один.
Лунин появился под вечер, едва держась на ногах от усталости – тиф все еще давал о себе знать. Пили заваренный Степой морковный чай с сахарином, Колька молчал, курил и хмурился.
– Ладно, уклонист, поговорим!
Лунин допив чай, поставил пустой стакан вверх дном – давняя привычка выходца из рабочих предместий.
– Почему уклонист? – обиделся Косухин. Шутки шутками, а верность генеральной линии была превыше всего.
– Потому! Ты на съезде за какую платформу выступал? За Троцкого? Значит, против партии.
Степа даже задохнулся от возмущения:
– Колька, да ты чего? Ведь дискуссия была – согласно уставу!
– Старому уставу, – усмехнулся Лунин. – Решения десятого съезда помнишь? Принадлежность к фракции автоматически ставит вне партии. Усек?
…Решение было принято как раз тогда, когда двести делегатов съезда шли по кронштадтскому льду…
– Всех таких, как ты, героев, решено перевести подальше от Столицы. Тебя – одного из первых. Понял?
О чем-то подобном Косухин уже догадывался. Разговор с товарищем Чудовым был, похоже, чем-то вроде пробного шара.
– Если учесть, что ты не Троцкий и не Шляпников, то такое внимание неспроста. Ладно, чего-нибудь еще вспомнил?
Степа задумался. Рассказать о сладкоголосом?
– Вот чего, Николай… Когда мы были на Челкеле, то получили радиограмму…