Волошинов, Бахтин и лингвистика
Шрифт:
Кстати, надо вернуться к высказыванию Г. Л. Тульчинского, приписавшего Бахтину и его друзьям участие в «идеологических кампаниях». О сознательном участии в таких кампаниях, думаю, говорить не приходится, но использование работ, вышедших из круга Бахтина, в таких целях, если вообще имело место, то только в связи с «Фрейдизмом». Учение Фрейда, как видно из содержащегося в книге критического обзора литературы, было в нашей стране в 20-е гг. достаточно популярно, в том числе и в марксистской среде. Затем оно, однако, было официально отвергнуто и фактически запрещено на долгие годы; произошло это вскоре после публикации «Фрейдизма». В такой перемене, очевидно, сыграло роль сочувственное отношение к фрейдизму Л. Д. Троцкого, зафиксированное и во «Фрейдизме» (171). Это могло сыграть роль в заказе и быстром издании книги, все равно впоследствии
451
ВЯ, 1952, 1: 6
Итак, рассмотрение текста МФЯ позволяет считать, что основная лингвистическая проблематика книги не была ни марксистской, ни антимарксистской. Авторы книги строили собственную концепцию, считаясь с существованием марксизма, используя это учение, но не сливаясь с ним. Если марксистская концепция оказывалась полезной, они брали ее на вооружение. Если что-то в ней не подходило, они спорили с ней (в 1928–1929 гг. это еще допускалось). В целом приняв плехановское разграничение идеологии и общественной психологии, они предлагали иные термины: «научная идеология» и «житейская (жизненная) идеология», очищая тем самым фрагмент марксистской теории от не разделяемого ими психологизма, имевшегося у Плеханова, взгляды которого формировались еще в XIX в.
Нет никаких оснований говорить о «карнавальном переворачивании» марксизма в МФЯ, пафос книги вполне серьезен, а враждебности марксизму не видно. Адекватнее представление о марксистской проблематике как «добавлениях» к книге. Для Бахтина в конце жизни они казались «неприятными», но это не значит, что они были таковыми во время создания книги. Но думается, что значение марксистских идей для авторов МФЯ было более существенным, чем просто «прибавления». Эти идеи задавали некоторые рамки подхода, общую социологическую, «идеологическую» направленность книги, стимулировали интерес к одним проблемам и игнорирование других. Все это вполне сопоставимо с подходами Е. Д. Поливанова и других неконьюнктурных искателей марксистской лингвистики. Но говорить о существовании в МФЯ особой марксистской лингвистики или марксистской философии языка не приходится. Сама задача была невыполнима. Рассмотрение данной проблемы будет продолжено в Экскурсе 4.
Экскурс 4
МАРКСИСТСКАЯ ЛИНГВИСТИКА В 30-70-е гг
В четвертой главе книги речь шла о проблемах марксизма в МФЯ на фоне других попыток построить марксистскую лингвистику, предпринимавшихся в нашей стране в 20-е гг. В связи с этим уместно рас-смотреть и дальнейшее развитие подобных подходов у нас и за рубежом до 70-х гг., происходившее без прямого влияния МФЯ. Лишь в последние десятилетия идеи МФЯ довольно активно используются в современной социолингвистике, об этом будет говориться в седь-мой главе. В экскурсе рассмотрен промежуточный этап, пусть он выходит за пределы основной тематики данной книги.
1. Работы И. В. Сталина по языкознанию
Обсуждение проблем марксистской лингвистики с разных позиций активно шло в СССР с середины 20-х гг. до начала 30-х гг. Последним всплеском такого обсуждения стали дискуссии марристов с языкофронтовцами, завершившиеся в 1933 г. разгромом последних. Затем в советской лингвистике, как и в других гуманитарных науках, эпоха научных поисков в данной области завершилась. Наступило господство догматизма, допускались лишь пересказ концепций, обьявленных «единственно верными», и применение этих концепций к анализу конкретного материала. Лингвистика имела здесь некоторую специфику, связанную с господством «нового учения о языке» Н. Я. Марра, обьявленного «марксизмом в языкознании». После смерти в 1934 г. основателя «нового учения» его наиболее фантастические компоненты уходили в тень, марризм шел на сближения и компромиссы с научной лингвистикой. Однако с осени 1948 г., когда была дана общая установка разоблачать «менделистов-вейсманистов-морганистов», а затем «космополитов» во всех науках, начался возврат к марризму в самом его крайнем варианте.
Это не значило, что наука о языке не развивалась. Шли и конкретные исследования, и разработка теоретических проблем. Немало было и вполне научных дискуссий о природе фонемы и пр. Московская и Ленинградская школы продолжали развиваться и спорить между собой. Но это были споры, если использовать терминологию МФЯ, в рамках «абстрактного объективизма». Речь шла о «внутренней лингвистике», а по самым общим, «методологическим» вопросам спорить не полагалось. К ним, естественно, относилась и марксистская проблематика в отношении языка, которая в основном сводилась к набору кочующих из одной работы в другую цитат. Интереса к этим вопросам не было.
В те годы в стране свободно заниматься проблемами марксистской теории мог лишь один человек – И. В. Сталин. И в июне-августе 1950 г. он неожиданно для всех обратился к ней именно в связи с вопросами языка. В газете «Правда» появилась серия публикаций, вскоре изданная миллионным тиражом в виде единой брошюры, [452] далее ссылки на нее лишь с номером страницы. Она сразу была переведена на многие языки, у нас же два ее переиздания появились лишь спустя более чем полвека. [453] История написания работы Сталина недавно подробно изложена на основе архивных документов в двух статьях. [454] К сожалению, автор, не очень компетентный в вопросах лингвистики, допустил в ней немало ошибок.
452
Сталин 1950
453
Сумерки 2001: 385–416; Марр 2002: 451—474
454
Или-заров 2003; 2004
Вопрос о причинах обращения вождя к вопросам языкознания требует особого рассмотрения; подробнее см. об этом. [455] Кратко скажу о двух, на мой взгляд, главных причинах. Во-первых, Сталин мог на примере легко уязвимого для критики мар-ризма осудить интернационалистские идеи 20-х гг., несовместимые с новым, великодержавным курсом. Во-вторых, Сталин мог показать себя теоретиком марксизма, рассмотрев проблемы, которыми мало занимались классики этого учения.
455
Алпатов 1991: 181—184
В начале своей работы Сталин писал: «Я не языковед и, конечно, не могу полностью удовлетворить товарищей. Что касается марксизма в языкознании, как и в других общественных науках, то к этому делу я имею прямое отношение» (3). В работе часто упоминается слово «марксизм» (правда, как и в МФЯ, неравномерно по частям). Однако если внимательно проанализировать сочинение Сталина, то приходишь к выводу, который, на первый взгляд, кажется парадоксальным: Сталин, говоря о построении марксистского языкознания, по сути отказывает ему в праве на существование.
Первая, самая большая статья Сталина написана в катехизической форме, в виде ответов на четыре вопроса неназванных «товарищей из молодежи» (как показано у Б. С. Илизарова, не существовавших). Два первых ответа связаны с опровержением двух положений марризма: о языке как надстройке и о классовости языка. Хотя в статье они жестко связываются с марризмом, но они имели, особенно в 20—30-е гг., гораздо более широкое хождение. Язык считал классовым даже непримиримый противник марризма Е. Д. Поливанов; [456] не чужды эти идеи и МФЯ. В то же время эти положения не выдвигали ни К. Маркс, ни Ф. Энгельс, ни В. И. Ленин, что развязывало Сталину руки.
456
Поливанов 1931б: 731—732