Волосы Вероники

Козлов Вильям Федорович

Особенно красивы в тихую погоду облака над заливом. Сверху розово подсвеченные солнцем, а снизу вобравшие в себя прозрачность спокойной воды и небесную голубизну, они подолгу отдыхали над заливом. Лишь причудливо менялись их очертания, природа на глазах моделировала: облако, похожее на слона, превращалось в крокодила с распахнутой пастью, потом в страуса, кита, носорога, оленя…

Я люблю наблюдать за спокойной игрой облаков над заливом. В природе все переменчиво, даже неподвижные камни с веками меняют свой цвет и конфигурацию.

На глазах же постоянно демонстрируют свою переменчивость лишь огонь, вода, небо. И, пожалуй, лицо человека. Помимо его воли, оно постоянно отражает кипение страстей внутри него.

Летом я почти каждую субботу приезжал в Комарово на электричке, иногда Анатолий Павлович звонил и говорил, что заедет за мной на машине. Если погода была хорошая, мы ехали рыбачить, я на всякий случай захватывал с собой книгу. Клев меня особенно не волновал, и я даже рад был, когда окуни обходили мою наживку, тогда я мог спокойно почитать, если разговор иссякал.

— Что будем делать после обеда? — обвел застолье веселыми глазами Остряков.

— Я буду на берегу ракушки собирать, — заявила Вика.

— Я пойду к муравейнику, — негромко произнесла Ника.

— А я хотел вам предложить совершить марш-бросок до Черной речки, — сказал Анатолий Павлович.

— Замучил нас этим бегом на длинные дистанции, — пожаловалась Рита. — Каждое утро бегаем.

— А зачем вы бегаете? — поинтересовалась Варя.

— Нравится, — улыбнулся Остряков.

— Вот если бы можно было бегать по воде, я бы побежала с вами, — сказала Варя.

— По воде не пробовал, — ответил Анатолий Павлович.

Ника подняла на Варю синие глаза и сказала:

— На водных лыжах?

— Без лыж, — рассмеялась Варя. — Хочу ходить по воде, яко посуху. Христос ходил ведь?

— Христос — это бог? — спросила Вика.

— Я где-то читала, что Иисус Христос вполне мог быть реальной личностью, — продолжала Варя. — Многое, что когда-то происходило на самом деле, вошло в Библию.

— Папа, у нас есть Библия? — спросила Ника.

— Лучше почитай «Мифы Древней Греции», — сказал Анатолий Павлович и взглянул на меня: — Побежим?

— Ему все равно, что приехали гости: захотелось — и побежал, — добродушно укоряла мужа Рита.

— А на бегу можно разговаривать? — спросила настырная Варя.

— Во время бега хорошо думается, — сказал Остряков. — Мне рассказал один крупный ученый, — он три раза в неделю бегает от своего дома до Пулково, — что на бегу сделал важное теоретическое открытие…

— Профессор Головлев? — спросила Рита. — Это который чуть было под самосвал не попал?

— Надо будет посоветовать Чеботаренко бегать, а то совсем растолстеет, — заметила Варя.

— Какой Чеботаренко? — уставился на нее Остряков. — Из Метростроя?

— Папин заместитель, — не моргнув глазом, бойко ответила Варька.

— Ты же говорил, у тебя в отделе одни женщины? — перевел недоумевающий взгляд на меня

Анатолий.

— Чеботаренко — заместитель не по работе, а совсем по другой части… — не унималась противная девчонка.

— Ничего не понимаю, — развел руками мой наивный приятель.

— Папа вам объяснит…

— Ты давай беги, — сказал я Острякову и выразительно посмотрел на дочь. — А мы с Варюхой погуляем по пляжу…

— Я с тобой, па, буду откровенна: Чеботаренко — неплохой дядька…

— Как ты его дома называешь? — ревниво спро сил я.

— Дядя Чебот.

— Не обижается?

— На меня? — усмехнулась Варя. — На меня никто, па, не обижается. Даже Анатолий Павлович Остряков.

— И ты думаешь, это хорошо?

— Ты хочешь сказать, что только на идиотов не обижаются?

— Я тебя не считаю дурочкой.

— Спасибо, па… — Чертовка, склонив голову, присела передо мной в изящном реверансе. Я с трудом удержался, чтобы не шлепнуть ее. Неудобно, уже совсем взрослая девушка. — Иначе я усомнилась бы в своем происхождении… Вроде бы по твоей линии у нас в роду не было дебилов?

— Ты начала про Чеботаренко, — напомнил я.

— Я удивляюсь маме, — пожала она плечами. — Променять тебя на дядю Чебота? Есть три вещи, на которые он молится: на маму, на еду и на машину… Папа, он даже книг не читает! Привезет кипу из магазина, все в красивых переплетах, расставит по размеру на полках и больше не заглядывает в них. Он только газеты читает и смотрит программу «Время». Все напоказ, для гостей… Вот, мол, какие мы культурные, начитанные… О литературе и наши гости не говорят, а вот о мебельных гарнитурах, об одежде, обуви, хрустале — поют, как соловьи весной в березовой роще… Я удивляюсь на маму… Все-таки университет закончила. Смотрит ему в рот и знай поддакивает! Вот уж воистину два сапога пара!

— Не говори так про маму, — упрекнул я.

— Тебе хорошо, ты их не видишь, а каково мне? — она заглянула своими большими светло-серыми глазами мне в глаза. — Ты рад, что вы разошлись? Только честно?

— Я любил твою мать, — сказал я.

— А она тебя?

— Меня? — теперь я в этом стал сомневаться. — Не знаю…

— Ты и Чеботаренко! — возмущалась она. — Где у нее глаза?

— Ты еще молода судить свою мать.

— Если бы она вернулась, ты бы снова с ней со шелся? — Дочь все так же испытующе смотрела мне в глаза.

— Теперь нет, — твердо сказал я.

— Я знаю, — поникла она.

— Если тебе там не нравится, возвращайся ко мне, — предложил я.

— Я через месяц тебе надоем, — печально сказала она. — По-моему, у меня характер портится…

— Я был бы очень рад, если бы ты жила у меня.

— Ты еще молодой, па, интересный, у тебя есть… любимая женщина. Зачем тебе я? Мешать только буду. Если меня раздражает такой душечка, как Чеботаренко, то вряд ли я буду восхищаться твоей…

— Ее звать Оля, — ввернул я.