Волосы Вероники
Шрифт:
В неделю два раза приходила к нам Полина Неверова, рассказывала о самочувствии Анатолия Павловича — он все еще лежал в больнице, — приносила фрукты, соки для девочек. Вика и Ника всякий раз бурно радовались ее приходу, бросались на шею, целовали. Я удивлялся: когда они успели так привыкнуть к ней? Может, это была благодарность за то, что Полина лечит их отца? В больницу иногда мы ходили вместе, но чаще близнецы после уроков сами навещали отца. Их пропускали и в неприемные часы.
Спали они на тахте, Варя на раскладушке, убирали постель, гладили свою школьную форму. У них, видно, в
Остряков уже более-менее поправился, но сломанная нога все еще приковывала его к постели. Сразу она срослась неправильно, пришлось снова оперировать. Полина говорила, что пролежит еще месяца полтора, не меньше.
Если девочки уже могли смеяться и шалить, то Анатолий Павлович до сих пор не мог оправиться после смерти Риты. По его просьбе я принес ему ее фотографию в рамке, и он поставил ее на тумбочку. Разговаривая с ним, я замечал, что он иногда глубоко уходит в себя и не слышит меня. Обычно такой моложавый, он вдруг сразу как-то постарел, на лбу и у губ появились глубокие морщины, в глазах затаилось горе. Остряков любил свою жену, сам мне рассказывал, что там, за границей, он всегда думает о Рите, дочерях, если есть возможность, звонит им с самого края земли. Из разных стран присылал домой красочные открытки. Со мной о жене почти не говорил, больше интересовался дочерьми, но я-то знал, что он о ней постоянно думает.
На другой день после аварии я и Боба Быков съездили к посту ГАИ в Лахту, пригнали оттуда на прицепе разбитые «Жигули». Боба обещал к маю отремонтировать. Когда я обо всем рассказал Анатолию, он не проявил к своей машине никакого интереса, лишь посочувствовал, мол, задал вам, братцы, хлопот…
В дверь раздался звонок, Варя пошла открывать. Услышав голос Полины, я поднялся из-за письменного стола. Вика и Ника тоже выскочили в прихожую. Я помог Полине раздеться, она достала из сумки полиэтиленовый пакет с мандаринами и протянула девочкам.
— Обедали? — озабоченно спрашивала она. — А уроки сделали? Вика, почему у тебя правый глаз красный, как у кролика?
— Соринка попала, — отвечала девочка. — Варя вытащила.
— Как папа? — тихо спросила Ника.
— Папа сказал, если вы будете приносить тройки, то еще не скоро выйдет из больницы, так и знайте.
— Полина Викторовна, мы уже не маленькие, — заметила Вика, она гораздо побойчее своей белокурой сестры.
— Папу возили на рентген, у него все в порядке, — сказала Полина.
— Он не будет хромать? — спросила Ника.
— Походит какое-то время на костылях, а потом… снова будет бегать, — улыбнулась Полина.
— Я тоже… — Вика взглянула на сестру и поправилась: — Мы тоже будем с ним бегать.
— Бегайте на здоровье, — сказала Полина.
— Я поставлю чай? — предложила Варя.
— Я сама все сделаю, — сказала Полина. — Занимайтесь, девочки, своими делами.
Полина принимала самое искреннее участие в семье Остряковых: в больнице опекала Анатолия Павловича, по-матерински заботилась о близнецах, бегала по магазинам, чтобы
И как ни странно, таким добрым, душевным женщинам почему-то не везет в личной жизни! Полина была бы прекрасной женой, но вот до сих пор не замужем. И ведь не скажешь, что она неинтересная, в ней есть своя прелесть… Можно рассуждать о несправедливости судьбы, а я вот сам-то не женился на ней? Мне почему-то и в голову такое не приходило. Так же, наверное, и другим мужчинам… Чего мы ищем, ждем? Таких, как Вероника? Но такие раз в жизни встречаются на белом свете. И потом, они, как правило, оказываются замужем…
— Папе можно мандарины? — спросила Вика.
— Ешь сама, — сказала Полина. — У папы их полная тумбочка.
Я и внимания не обратил, что у Вики красный глаз, а Полина сразу, с порога заметила. И я видел, девочки рады ее приходу, хотя она и ворчит на них.
Я хотел ей помочь, но она сказала, чтобы я шел к себе, мол, сама со всем управится. Когда в доме полно женщин, мужчине нечего делать на кухне.
— Когда он узнал о смерти жены, — она укоризненно посмотрела на меня, — я увидела на его лице маску Гиппократа. Не нужно было тогда ему говорить об этом…
— Чего-чего? — удивился я.
— Проступающая на лице человека печать смерти, — пояснила Полина. — Он во всем винил себя и не хотел жить. Знаешь, что он сказал? Стоит ли лечить тело, если душа умерла?
— Он очень любил Риту, — сказал я.
— Ее не вернешь, а дети остались, — продолжала Полина. — Но он тогда думал лишь о ней одной… Я и не подозревала, что мужчины могут так любить. Он сильный человек, а мужественные люди любят и страдают сильнее.
— Бедные мужчины, — усмехнулся я. — Плохого же ты мнения о них.
— Я подолгу с ним разговаривала, внушала, что жизнь не остановилась, он еще молод, а горе забудется…
— Я уже заметил, что учителя и врачи даже со взрослыми разговаривают, как с детьми: «Ну, что у нас болит?», «Какой нынче у нас стул?», «Чего это мы не улыбаемся?..».
— Он то же самое мне сказал, — рассмеялась Поли на. — А разговариваем мы так с пациентами оттого, что они и впрямь в больнице становятся большими детьми. Жутко мнительные, капризные, плаксивые…
— К Анатолию это не относится, — заметил я.
— Как бы там ни было, а я вернула его к жизни, — с нескрываемой гордостью произнесла Полина.
— Я верю, — кивнул я.
Жизнерадостности, бьющей через край энергии у Полины на двоих хватит.
— Я видела ее портрет, — помолчав, сказала она. — Обыкновенная женщина, ничего особенного.
— Думаешь, любят только красавиц?
— Я не верю в любовь, — сказала Полина. Глаза ее погрустнели. — В одной палате с ним лежит юноша. Он тоже попал в аварию на мотоцикле, пришлось отнять левую ногу. Три месяца, как женился. Она пришла в палату, увидела его на костылях и больше глаз не кажет… Парень сломал о стену костыли, сутками с открытыми глазами лежит на койке… Видел бы ты его глаза! А ведь тоже, наверное, поженились по любви?