Волшебная дорога (сборник)
Шрифт:
А на берегу стояли теленгиты и без всякого удивления смотрели, как художник кроит из неба и застывших, онемевших волн платье для своей нарядной картины.
Олень вошел в мое сознание и разбудил картину, только что запертую в вечное молчание и тишину. Но произошло это не здесь и не сейчас, а там и давно, когда еще был жив гениальный ненецкий художник Панков, умеющий превращать цвет в музыку.
В раннем детстве в баргузинской тайге я смотрел на работу тунгусского шамана, который, выбиваясь из сил и обливаясь потом, пытался создать чудо. Но чудо ему
Кто-то сказал про чудо, что это тот же случай, но изменивший статистике и решивший посмеяться над законами науки.
На вопрос, что такое чудо, дал ответ самый крупный биохимик и биофизик XX века Альберт Сен-Дьердьи.
Он писал: «Между физикой и биологией есть существенное различие, физика — это наука о вероятностях. Если какой-нибудь процесс 999 раз происходит одним путем и только 1 раз другим, то физик, не колеблясь, скажет, что первый путь и есть истинный.
Биология — это наука о невероятном, и я думаю, что в принципе для организма существенны только статистически невероятные реакции. Если бы метаболизм осуществлялся в результате ряда вероятных и термодинамических спонтанных реакций, то мы сгорели бы и вся машина остановилась бы, подобно часам, лишенным регулятора».
Каким окольным путем пришлось идти природе и сколько терпеливо ждать, чтобы появились эти прекрасные звери, прохаживающиеся в оленьем заповеднике.
Сент-Дьердьи, в отличие от большинства современных ученых, не считает, что чудо — это только псевдоним случая. Он, как Вернадский и Л.С.Берг, думает, что жизнь не обязана своим происхождением только законам вероятности, законам больших чисел.
Ученые и писатели-фантасты, гадающие о внеземных формах жизни, изображают кибернетических монстров, чудовищ.
Горный Алтай и олений парк опровергают их доводы. Упорядоченность, породившая и жизнь и мысль, есть выражение прекрасного.
Я, так же как старинный бедняк алтаец, расколол дощечку на две половины, чтобы вырубить на них свой долг, но не купцу, а краю. Одну половину своего векселя я брошу в гремящие воды Катуни, а другую увезу с собой. Пусть одна половина тоскует по другой и вечно напоминает мне о том, что одолжили мне алтайские лиственничные леса и крытые корой аилы с тающими дымками над конусообразными крышами.
Яки столь же химеричны, как образ в эпосе. Другое название у яков сарлыки. Странные косматые животные с бычьей мордой и конским хвостом.
Яки с жарой не в ладу, они пасутся на вершинах гор у самых границ вечной зимы, там, куда уже двинулись, обгоняя друг друга, колхозные сады.
Как уживутся теплолюбивые яблоки и холодолюбивые яки? Это мы узнаем, когда сады дойдут до высокогорных степей Кош-Агача. Дошли же они до студеного Телецкого озера.
Природа, не боясь обвинения в формализме, подражала Пикассо, когда создавала яков. Она соединяла несоединимое. И вот як, пленник высот, мохнатый сосед облаков и неба, никак не может спуститься в низины, где слишком густ сжимающий ячье сердце воздух и где у пространства, лишенного
Мысль не подчиняется логике и не хочет связать вот эту воду в ручье с плавающим в ней прохладным облаком, над которым уже наклонилась голова пьющего марала, с той водой из учебника химии, где про нее напечатано, что она H2O.
Эту формулу написал изящным почерком аристократа Лавуазье, прежде чем положить свою голову под лезвие гильотины.
Что хотел сказать Сент-Дьердьи, когда написал: «странное вещество вода»? Имел ли он в виду поющую, стонущую, звенящую, лепечущую воду ручья или H2O?
Вода, действительно, странное вещество. Она обладает свойством капризно менять молекулярную структуру.
Сент-Дьердьи писал: «Рассматривая структуру воды, мы попадаем в фантастический и чарующий мир».
Он не делил, как Кант, все наличное на явление и «вещь в себе», он имел в виду и ту воду, которая воспета в индейском эпосе о Гайавате, и ту, что не устояла перед аналитической мыслью Лавуазье, дала себя запереть в формулу H2O и поселилась в умах химиков и физиков.
«Вода не только мать, но также матрица жизни, и биология, возможно, не преуспела до сих пор в понимании наиболее основных функций из-за того, что она концентрировала свое внимание только на веществе в виде частиц, отделяя их от двух матриц — воды и электрического поля».
Крупнейший ученый современности устанавливал степень нашего родства с реками, озерами и ручьями, породнив самую точную из наук — биохимию — с эпосом.
Павел Васильевич Кучияк тоже писал о нашем родстве с реками и лесами.
Первый национальный алтайский поэт и прозаик. С него начинается родословная алтайской советской литературы. Он умер в 1943 году, всего сорока пяти лет от роду. Детство его прошло недалеко от хребта Иолго и горы Адыган, рядом с лесами и легендами, юность прошла в Чемале и возле Эликмонара, в деревушке Чепош.
Биограф Кучияка, известный сибирский писатель А.Л.Коптелов, рассказывает о детстве поэта, которого родные звали «Ит-Кулак» — «Собачье ухо», чтобы оградить от злых духов. Имя «Павел» Кучияк получил после крещения, а отчество «Васильевич» подарил ему крестный, чемальский священник отец Василий, у которого он пас овец.
Раннее детство Кучияк провел с дедушкой Капсаем, знавшим много легенд и сказок, которые ему поведали леса и горы, прошлое края.
Однажды дед дал внуку ружье и послал его в тайгу на козьи тропы.
— Без козла не возвращайся, — сказал дед. — Ты уже большой.
Это была самая счастливая минута в жизни мальчика.
Дойдя до камня, о котором говорил дед, мальчик остановился и стал поджидать козла.
Кучияк запомнил это на всю жизнь: ветвистые рожки козла, темно-лиловые глаза, которыми раненый зверь посмотрел на синее небо, словно прощаясь.