Волшебная книга судьбы
Шрифт:
Из соседних квартир просачиваются голоса, звуки работающего телевизора, детский смех.
В голове у меня пусто, никаких мыслей.
Дверь открывается. Он, конечно же, весь в черном.
Темные глаза, страдальческий взгляд, сплетенные руки.
Я опускаю голову на его плечо.
Его руки смыкаются вокруг меня.
Провидение
На правах рекламы
Я залетела случайно, через шесть месяцев после того, как его взяли на работу. Узнав новость, он поцеловал
Около половины третьего того десятого июня схватки стали невыносимыми. Акушерка извинилась: все анестезиологи были заняты. Я едва слышала ее голос, без анестезии я могла обойтись, но без него, без моей любви, моей половинки, моей жизни? Я уставилась на дверь родильного зала, обращалась к Поло, терпеливому ребенку, дескать, твой отец в пути, но акушерка это мнение не разделяла: «Давайте, тужьтесь, мадам, я уже вижу его, он готов, надо ему помочь выйти, вдохните поглубже и тужьтесь!»
Когда Поло издал свой первый крик, медсестра посмотрела на часы. Пятнадцать часов двадцать пять минут. «Какой чудесный малыш, мадам, вы можете гордиться. Даже совсем не помятый, идеальный вес и лежал как надо: просто совершенство».
Умоляю тебя, открой эту дверь, покажись сейчас на пороге, ну пожалуйста, мы тебя ждем, ждем только тебя, плевать на остальной мир, Поло похож на тебя, как я тебе и предсказывала, нос тонкий, но не слишком, губы полненькие, потрясающие ямочки, обожаемая плоть от плоти твоей.
Вошла вторая медсестра с конвертом в руке. Конечно, я поняла.
– Это вам, письмо от папы, – сказала она, улыбаясь как сообщница.
Мое сердце сжалось, заставив меня вскрикнуть.
– Вам больно? Не беспокойтесь, – попыталась утешить меня акушерка. – Это просто незначительная реакция, я проверила, все на месте, лучше расслабьтесь и прочитайте ваше письмо.
Мое письмо.
Все, что мне осталось от тебя. Три слова и запятая: «Прости, и мужайся».
Я стиснула бумагу так сильно, что след на ладони остался до вечера.
Звуки в родильном зале стихли. Акушерка села рядом, взяла меня за руку, подыскивая слова.
Холодная вечность. Мои синие вены выпирают из-под кожи, колют мне глаза. «Прости, и мужайся». Почему запятая? Мужайся, Марилу. «Чудесный ребенок. Возьмите его на руки, мадам, осторожно прижмите к себе, это главное, кожа к коже, только это имеет значение, вы сами увидите, поймете, какой он сильный, прямо пышет здоровьем, настоящий маленький король роддома».
Найти силы. Представить себе, что однажды сумею жить без чувства, что я – всего лишь обломок самой себя. Найти силы лгать себе, сказать себе, что ты, Поло, самое главное в моей жизни, единственное существо, которое имеет значение: в конце концов, со временем это станет правдой.
А теперь – держаться.
Он забрал все свои вещи. Даже свое грязное белье унес с собой. Снял наши фотографии со стены. Вычистил умывальник и ванну, сменил простыни. От него не осталось даже волоска. В автомастерской
Я подурнела. Сразу же. Лицо осунулось. Кожа поблекла. Я красилась, чтобы обмануть людей, но никто не обманывался. Огорченные взгляды тех, кто попадался мне навстречу. Сочувствующие записочки в почтовом ящике.
Держаться.
Я пела колыбельные Поло, глотая успокаивающие таблетки, мы засыпали вместе в моей постели. Кожа к коже: сохранить это. В следующий месяц я решила переехать. Мы обосновались в другом предместье, с такими же серыми, покрытыми граффити домами, такими же супермаркетами, такими же крытыми автобусными остановками с растрескавшимися стеклами. И с такими же соседями, или почти, – правда, тут все же было одно значительное преимущество: они ничего не знали о моем прошлом и плевать на него хотели. Поло я рассказывала, что его отец был альпинистом и исчез во время восхождения на северный склон Эвереста. Наверное, лучше было ему сказать, что он погиб, но у меня язык не повернулся. Ошибка.
– Если он исчез, значит, его могут найти.
– Знаешь, Поло, в последний раз, когда его видел один человек, это было на семи тысячах семистах метрах высоты, и погода ужасно испортилась.
– Тем более: если этот последний человек выжил, то разве и он не мог?
Как-то под вечер, около пяти часов (Поло тогда был в четвертом классе), мне позвонил школьный психолог.
– Дорогая мадам, поверьте, я сожалею, что приходится коснуться этой темы, но Поло рассказал мне об этой трагедии в горах. Ужасно, но вообще-то есть правило № 1: не позволять ребенку мечтать о невозможном. Ведь его отец не вернется, не так ли?
– Нет, не вернется.
– Тогда придется сказать ему правду. Ваш Поло, мадам, воображает, что человеческое существо могло выжить и продержаться девять лет в какой-нибудь трещине. Что его отец, возможно, обнаружил параллельный мир. Что легенда о йети не лишена оснований. Хуже того: что глобальное потепление и таяние льдов могут подарить нам чудо. Простите, что говорю напрямик, дорогая мадам, но пора взять на себя ответственность.
В день его десятилетия я все ему рассказала. Поло ответил:
– Я так и думал.
Мы договорились, что больше не будем об этом упоминать, во всяком случае, не раньше, чем пройдет много времени, чтобы не причинять друг другу боль.
– Мама!
Он в дверях. Улыбается. Надеж держит его за плечо. На нем шорты и футболка, волосы взъерошены. На ней костюм в косую клетку с большой позолоченной брошью в виде цветка, а волосы подхвачены серым обручем: я ее едва узнала. Никогда не видела ее иначе как в свитере или в халате, с конским хвостом на затылке. Я попыталась пошутить:
– Я еще не умерла, тебе незачем было одеваться так торжественно.
Она насупилась, ища ответ, но опоздала: Поло бросился мне на шею.
– Ну как ты?
– Ничего серьезного, со мной все в порядке.
– Мамочка, ты, должно быть, испугалась…
Я стискиваю его в объятиях. И снова убеждаюсь, как хорошо и сладостно, что ты у меня есть, мой Поло. Время опять застывает, и мое сердце отогревается.
– У вас славный мальчуган, – сказал мужчина рядом со мной.
– А вы тоже там были? – спросил Поло.