Волшебная палочка госпожи Тендер, или Приключения дорогой редакции
Шрифт:
— Не волнуйся, не надоест.
— Ну, хорошо, а что ты будешь делать в семьдесят? Ты что, бабка, совсем сдурела?
— Что буду, что буду. Ничего не буду. Будем две сморщенные рожи: спереди моя, сзади — его.
— Так, значит, ты будешь татуированной бабулькой?
— Буду, да, — охотно соглашается Медведь, и звякает дверным колокольчиком. — А ещё когда-нибудь я куплю мотоцикл и стану татуированной старушкой на железном коне.
Мы пришли.
В полутёмных комнатах (их две — приёмная и кабинет) горят маленькие лампы, стоят диваны, на столиках
Если говорить честно, беседовать с владельцем салона уже особенно не о чем. Всё, что нужно знать человеку, решившему сделать татуировку, мне уже рассказал Медведь. Вступление тоже уже у меня в голове. Остаётся наделать фотографий, добавить адрес салона — и реклама готова. Может быть, какие-нибудь родители будут возмущаться таким материалом. Мы — как там говорила госпожа Тендер — за свободу самовыражения.
Владелец салона — худая сутулая личность с расписной, как фарфоровое яичко, лысой головой и рыжей бородкой — сам представляет собой живую рекламу своего заведения. Уже и Пришелец на спине Медведя в порядок приведён, и обсудили мы уже всё, и даже интервью для рубрики «Профессия» я заодно взяла — а он всё продолжает уговаривать меня тоже выбрать какой-нибудь рисунок.
— Почему, — поражается он, — почему вы отказываетесь? Посмотрите на свою коллегу. Вам что, не нравится?
— Очень, — говорю, — нравится. На коллеге. Или в альбоме. По крайней мере, так я смогу видеть разные картинки, а не одну, которая надоест мне через три недели.
— А почему вы решили, что надоест? Почему именно через три недели?
— Потому что у меня было достаточно экспериментов. Три недели — самый долгий срок. После этого, что бы это ни было, оно неизбежно надоедает.
— Нет, вы увидите! В этот раз всё будет по-другому!
— Нет, не будет.
— Нельзя же быть такой консервативной!
Хозяин салона смотрит на меня своими прозрачными глазами.
— В школе, конечно, были отличницей? Можете не отвечать, это и так ясно. Может, хватит быть пай-девочкой? Откройте для себя мир!
— Я, — говорю, — была троечницей. Отличные оценки имела только по литературе и русскому языку. Спорила с учителями, прогуливала, приносила в класс животных, лазала по свалкам, крышам и склепам, и как раз сегодня наш редактор запретил мне публиковать некоторые школьные опыты в области одежды и макияжа. Говорит, всё-таки слишком. У журнала могут быть неприятности.
— Сколько вам лет? — хозяин салона заинтересованно меня разглядывает. — Двадцать семь? Двадцать восемь? Тридцать? Скажите, вам не кажется, что пришло время, когда хватит бояться, что кто-нибудь вам скажет по поводу вашей внешности и ваших привычек? Теперь-то вы уже можете себе позволить!
— Вот именно.
— Не понял.
— Жаль.
— Но почему!
— Ну, как вам объяснить. Если коротко: не хочу.
— Послушайте, это очень стильно. Посмотрите на людей: они же все одинаковые! Вы сразу будете выделяться!
— Спасибо, может быть, в другой раз.
— Девушка, я дам скидку!
— Если передумаю — обращусь только к вам.
— Так обратитесь! Татуировка — лучшее украшение!
— Спасибо, я равнодушна к украшениям.
— Вы вообще равнодушны к своей внешности? Жаль, такая красивая женщина должна заботиться о себе.
Вежливо улыбаюсь, хотя испытываю страстное желание треснуть этого навязчивого папуаса по расписному черепу и удрать. Но нельзя. Надо как-то прилично свернуть этот скучный разговор. Мне ещё в спортивный зал успеть нужно!
— Посмотрите, какие рисунки, — мне на колени кладут раскрытый альбом. — Ну? Кельтский крест? Скорпион? Чёрная кошка?
Проклятый зануда. Чтоб ты лопнул.
— Если там нету того, что ты хочешь, я могу нарисовать! — кричит откуда-то из полутёмных недр салона Медведь.
Она там гуляет с фотоаппаратом.
— Не хочу! — кричу я так, чтобы услышал Волк.
Хозяин салона начинает мелко трястись.
— Да почему? — повторяет он, и на зеркале появляются мелкие брызги. — Почему?!
— Послушайте, если я передумаю… — опять начинаю я.
— Передумайте сейчас! — назойливый тип даже придвигается поближе, словно только и ждёт момента, чтобы накинуться на меня со своими инструментами.
Тут я не выдерживаю. Деньги за рекламу уплачены, интервью взято, и в следующий раз я сюда не приду, хоть режь меня на куски!
— Вы говорите, посмотрите на людей? — говорю — Ну, так давайте на них посмотрим. Сейчас каждый третий — с татуировкой. У каждого пятого серьга в носу, в брови или в губе. Парни так измучились соревноваться с девушками в оригинальности, что суют себе в уши дамские броши. Девушки вставляют силикон в губы и бриллианты в зубы. Почему я не могу спокойно дождаться своих вставных челюстей?
Трясущейся рукой татуировщик достаёт сигарету.
— Вы, — произносит он, тоже больше не скрывая неприязни, — какая-то странная. Что за болезненное желание: любой ценой быть не как все!
— Что же это такое? — возмущается госпожа Мракобесенко. — У тебя опять что-то непонятное.
— У меня? Непонятное? Что?
— То есть, оно понятное. В разговорной речи. А в тексте это выглядит странно.
— Почему странно?
— Ну, вот посмотри: «Волосы — дуры!» Это что за заголовок такой?
— Это цитата. Взято в кавычки.
— Где ты это взяла?
— В жизни. Одна третьеклассница высказалась.
— Ну, так давай напишем, например, «Мучения с причёской»!
— Нет, мы так не напишем. Ты же понимаешь, что я хотела сказать, правда?
Ежедневные стычки сблизили нас: мы перешли на ты.
— Это в речи, — упрямится редактор. — А в тексте…
— А в тексте тебе непонятно?
— Нет, мне-то понятно. Но это неправильно.
— Где написано, что это неправильно?