Волшебная сказка Нью-Йорка
Шрифт:
— Пожалуйста, скажите мне, если увидите его, миссис Соурпюсс.
— Кого.
— Вилли.
— Не беспокойтесь, вы его сразу заметите, в нем шесть футов росту.
Миссис Соурпюсс в черных резиновых ботиках с высокими каблуками. Кристиана трясет. Задерживаемся под навесом, точь в точь таким же, как у Вайна на входе. А пальто-то я на работе оставил. Здесь, на свежем воздухе, запах ее духов усиливается. Черные ноги на белом фоне. Все ждут. Из двух других машин выбирается странная компания. Четыре женщины в черных шляпах и длинных вуалях. Троица дотемна смуглых мужчин, один в ниспадающей рясе. Три детектива: двое стоят на верхней ступеньке, один по другую сторону дороги.
— Кто эти люди в черном, миссис Соурпюсс.
— Крестьяне. Мужнины
Возьми ее за пушистый локоть. Ветра пронизывают мой твид. Вместе с ощущением ее правой груди. Охлаждая мой перпендикуляр. Который встает всякий раз, как встает она. Ступеньки чисто выметены. Самое время сказать ей любезность. Пока тут не запахло неподобающим поведением.
— Вы очень привлекательно выглядите, миссис Соурпюсс.
— Держу пари, что вы говорите это всем вашим клиентам.
Холодный мглистый интерьер. Запах цемента и штукатурки. Едва не ответил миссис Соурпюсс. Что она — первый клиент, с которым я познакомился. Она неподвижно стоит рядом со мной. Пока вокруг потеснее сбиваются люди. У рослого бородача в черной рясе оказался с собой небольшой алтарь. В витражных окнах коленопреклоненные ангелицы с венками. Под одной написано «Pax Vobiscum». Все, что мне следует сделать, это восстановить членство в атлетическом клубе, где меня когда-то научили махать кулаками, и поскорее вернуть себе прежнюю форму. Трагедиям свойственно случаться так же нежданно, как часам останавливаться именно в тот самый миг, когда ты на них поглядишь. Тут-то и ударяет гонг, и ты основательно получаешь по морде, и начинается раунд. Выходи и дерись. Особенно приветствуются удары ниже пояса. Так что ничьим яйцам у нас спокойно повисеть не дают. Мои так и вообще раскачиваются в благоговейном трепете. Свисая с очень крутого рога. Восставшего в честь Фанни.
С потемневших небес по-прежнему сыплются хлопья. По дорогам кладбища ползут снегоочистители. Мистера Соурпюсса в его водонепроницаемом, со свинцовыми швами гробу поднимают, чтобы навек упокоить под огромной плитой розоватого мрамора. Пока иммигранты бормочут молитвы. А мы спускаемся по ступеням. Кто-то хлопает меня по плечу. На правой руке сам собою сжимается кулак. Самое верное — двинуть эту орясину Вилли по корпусу так, чтобы из него пыль полетела. Поразительно, до чего я, оказывается, храбрый. Впрочем это был Чарли, негромко и грустно спросивший меня, поеду ли я назад в катафалке. Я ответил да. Миссис Соурпюсс ответила нет. И утянула меня, закостеневшего, в свою машину. Где пальчиками сжала мое колено.
— Ах вы, бедный мальчик. Давайте я вам руки разотру.
И бедный старый Чарли. В карих глазах которого достаточно горя, чтобы открыть ссудную кассу печалей. Остался раздавать чаевые, между тем как мы отчалили. И не торопясь, покатили по петлистым дорожкам. Снабдить один из этих мавзолеев кроватью и очагом, хорошая бы вышла квартирка. При том, что на ночь ворота здесь запираются, можно было бы выходить гулять по вечерней тиши. В валенках. В окружении красоты. Вдали от квартирных хозяек. Резать коньками лед замерзшего озера. Избегая лишь проруби посередке, вкруг которой замерли утки и гуси. Каменный мостик. Синяя сойка, заверещав, взлетает на ветку дерева. Там, за участком небольших надгробий просвечивает сквозь изгородь красный фасад пожарного депо. Судя по его виду, внутри тепло и уютно. А если пройти мимо старых могил вон по той аллее, как раз попадешь туда, где я старшеклассником стриг летом траву. И казался себе парикмахером, ровняющим зеленые волосы, что выросли сразу у всех мертвецов.
— Миссис Соурпюсс, если вы остановитесь здесь, я смогу сесть на поезд.
— Разве вы не собирались остаться со мной.
— Ну, я же не знаю, куда вы направляетесь. Да и у мистера Вайна наверное есть для меня какое-нибудь занятие в городе.
— Со жмуриками.
— Это слово у нас не в ходу.
— У нас. У кого это у нас.
— Ну, у мистера Вайна. И видимо, у меня. Мы предпочитаем использовать слово «усопший» вне студии и слово «тело» внутри.
— И видимо, у меня. Как вы это сказали. Обожаю ваш выговор. И видимо, у меня. Глотните-ка виски, Корнелиус. Я просто подшучиваю над вами. У вас едва ли не самое привлекательное и невинное лицо, какое я видела в жизни.
— Я не столь уж невинен.
— Ну давайте, глотните. Тут как раз на глоток и осталось. Вам случается хоть изредка расслабиться, поразвлечься. Вы так ужасно серьезны. Надо же и веселиться время от времени.
— Видите ли, у меня очень много неприятностей.
— Ради бога, да у кого же их нет. У всех свои неприятности. Возьмите меня. У меня только что муж в ящик сыграл. Что тут можно поделать. Приходится с этим мириться. Ладно. Глен, тормози.
Останавливаемся на мосту. Под которым проходит поезд, льется поток машин, и течет река Бронкс. Миссис Соурпюсс, звякая бутылкой о край стакана, выливает последнюю каплю. Остальное, должно быть, выдул сукин сын Глен. Дотянулся сквозь сдвижное окошко и пару раз хлебанул. А теперь опять проезжается по мне пакостным взглядом. Пока мы стоим. Запарковавшись напротив станции. Из которой сквозь амбразуру доносится: Нью-Йоркский Центральный. Южное направление. Снизу подлетают, качаясь, крыши вагонов. Поезд мчит в Коннектикут. Возвращая отцов к их маленьким семьям. Жалобно стонущим про все самое лучшее. Что можно купить за деньги. Я пересек океан, возвращаясь к этой глухой человечьей стене. И боюсь взглянуть людям в глаза. Или высечь искру сочувствия из их замороженных лиц. В ужасе перед кем-то, кто ткнет в меня пальцем и скажет, виновен. Ибо думает. Что вся эта проклятая богом система до краев налита дерьмом.
— Вы же без пальто, Корнелиус. Замерзнете до смерти.
— Там есть зал ожидания.
— Так ведь метель.
— Поезда ходят.
— А посмотрите там, на холме симпатичная уютная забегаловка. Пойдемте туда. Умираю, как хочется сандвича с курицей. Позвоните оттуда мистеру Вайну. У вас же обед бывает.
— Нет.
— Да пойдемте. Должен, наверное, существовать профсоюз похоронных служащих. Он вашего Вайна в тюрьму упечет, что это такое, держать людей без обеденного перерыва.
— Ну хорошо.
— Глен, высади нас вон там, видишь, «Харчевня Рандеву». Возьми себе чего-нибудь поесть и жди на стоянке.
Внутри тепло, за круглой стойкой бара позвякивает стекло. Бар точно такой же, как и у прочих ворот кладбища. Чтобы осиротевшим членам семьи было где упиваться своими печалями. Органная музыка. Омывает клиентов. Медная подставка для ног. Два окошка глядят в снегопад. Через боковую дверь вваливаются еще посетители, из постоянных. Подружки невесты в розовых платьях и темноволосая девушка со знакомым лицом, облаченная в подвенечное платье. Устремляются к расположенным за баром ресторанному и танцевальному залам. Куда и я сопровождаю миссис Соурпюсс в ее резиновых ботиках. Сквозь неяркие огни, вспыхивающие в темноте. Круглолицый официант склоняется, забирая пустой стакан и опорожняя пепельницу. Зимний вечер. Мой первый рабочий день в новом мире. Напротив, через скатерть, светловолосая вдовушка в черном. Заказывает два многоэтажных сандвича с курицей, бутылку пива, виски и содовую. Официант кивает.
— Договорились, ребята.
Миссис Соурпюсс встает. Кладет ладони на тело прямо под грудью и плотно проводит ими по одежде вдоль живота. Набирает полные легкие воздуха. Выпячивает грудь. Приподнимает брови. Берет сумочку. И, трепеща ресницами, улыбается мне сверху вниз.
— Извините меня, Корнелиус, я пойду напудрю нос.
На столе остается книжка в черном кожаном переплете. Страницы с золотым обрезом, замочек в виде золотого сердечка. Рядом с ней сложенная газета. Все это миссис Соурпюсс принесла с собой из машины. В тусклом свете заглядываю в раздел новостей. Заголовок. В Бронксе бешеная собака нападает на человека. И еще один. Врач прыгнул навстречу смерти. Рядом колонка некрологов.