Волшебная сказка Нью-Йорка
Шрифт:
Снаружи снег повалил еще гуще. Провисшие телефонные провода над уходящей на север аллее. Черная высокая железная изгородь по другую сторону улицы. А за ней кровли громадных мраморных мавзолеев. Есть и гранитные, серые. Ели, заиндивевшие клены, дубы и буки. Вся смерть, какая там есть, надежно укрыта. Холодно, бело, одиноко. Миссис Соурпюсс открывает стеклянный шкафчик.
— Выпейте немного, Корнелиус, нас ожидает зверский холод.
— Нет, спасибо. Не могу, пока я на службе.
— Вы называете это службой.
— Нет.
— Ну так глотните немного.
— Я думаю, все же
— Ну будьте лапушкой. Вы же не ждете, что я буду сидеть, проливая слезы.
— Я полагаю, что одни горюют больше, другие меньше.
— Да идите вы. Большинство радо-радешенько. Если не ребенка хоронят.
— Вот сдача.
— Оставьте себе, она ваша.
— Прошу прощения, но я не могу ее принять.
— Знаете, еще минута и я вам медаль повешу на грудь. Такой вы, черт побери, замечательный. Возьмите.
— Ну хорошо, большое спасибо.
— Было бы о чем говорить. Ради чего же я замуж-то выходила. Ну, за встречу.
Фанни основательно отхлебывает виски, глотает так, что кадык ходит вверх-вниз. А мне не терпится снова увидеть ее ноги в черных чулках. Вайн не сказал ни слова о чаевых. Как о части того, что составляет мой фантастический оклад жалованья. Если прибегнуть к старомодному обороту. Бросить их Вайну, дабы он еще пуще уверовал в могущество своего красноречия. Фани достало двух фраз и гаргантюанской щедрости, чтобы избавить меня от пожизненного самоуважения. Почти на семь долларов богаче. Хватит, чтобы купить шипучки и груду сосисок и кататься целый день на пароме, да еще и на пиццу останется.
— Корнелиус, вы ведь сильный, правда. Не позволяйте никому прикоснуться ко мне.
Теперь она хочет знать, похож ли я на Самсона. Глен на переднем сидении опять ухмыляется. Думает, что уже все насквозь знает. Как он сейчас подвезет нас к дверям мавзолея Соурпюссов. Давя встречных покойников. Как замельтешат перед ним служители. И как он даст мне возможность отойти в сторонку и пересчитать деньги.
— Я была замужем за футболистом, Корнелиус. Он мог держать меня над головой на одной ладони. Но не мог и гроша заработать. Плакал, как дитя, когда я его бросила. И вроде как немного повредился в уме. Пытался убить меня, когда я отказалась вернуться. Если он ждет где-нибудь здесь, дайте ему как следует, ладно.
Дорога вьется, спадая и поднимаясь, перебирая вид за видом. Проезжаем статую мальчика, сидящего на скамье, скрестив ноги в бриджах. С красной гвоздикой в руке. Я был одет точно так же, когда проиграл мой первый бой. Меня за тупость оставили на второй год. И я решил что смогу побить второго по силе малого в классе. А у него оказались под свитером книги, о которые я только кулаки отбил. Вколотил меня в живую изгородь, так что я даже расплакался. Теперь вот миссис Соурпюсс желает, чтобы я звезданул по чугунной челюсти какого-то здоровенного живоглота.
— Скажу вам правду, миссис Соурпюсс. Я очень силен. Но этот ваш первый муж.
— Второй.
— Пусть будет второй. Судя по описанию, он человек не маленький. Вы действительно полагаете, что он может нас здесь поджидать. Я к тому, что мы, конечно, стремимся по возможности во всем идти навстречу клиенту. Однако я бы не отказался от чьей-либо помощи.
— Со мной три частных детектива. Но мне хотелось бы обойтись без стрельбы.
— Без стрельбы. Миссис Соурпюсс. Это почтенное кладбище. Здесь имеются определенные правила. Если начнется стрельба, меня просто уволят. Толкотня и давка — вещи на похоронах обычные. Но применения огнестрельного оружия мистер Вайн безусловно одобрить не сможет.
Вон в ту сторону мы ехали с Элен. Дешевые могилы. Ряд за рядом. А если свернуть сюда, дело может кончиться тем, что наши зубы заскачут по всей гробнице, будто игральные кости. Если нам их прежде не высадят пули. Кругом расступаются в заснеженном изяществе величественные строения. За любым из которых может сидеть второй муж миссис Соурпюсс. Глядя в оптический прицел здоровенной винтовки. Остаток футбольной команды вылетает сбоку, размахивая томагавками. Мало переменились эти места с той поры, когда здесь охотились индейцы.
Прямо по курсу восемь человек в зеленом. Уходит вверх накрытая тентом тропа. Купол мавзолея покоится на колоннах, арочные витражные окна. Кедры у входа. Кортеж останавливается. Вот те на. К похоронной процессии добавились еще две машины. Кларенс несомненно предпочел бы, чтобы я действовал, основываясь на собственном суждении. Залечь на полу лимузина. И после того, как бойня окончится, доставить уцелевших в больницу. А Чарли свезет покойников к Вайну.
— Миссис Соурпюсс, я не хотел бы показаться вам негалантным, но, прежде чем мы выйдем. Замечаете ли вы где-нибудь вашего второго мужа. Вон в той машине. В ней кто-то сидит. Ради вашей же безопасности нам следует удостовериться, прежде чем выходить.
— Вилли пробитый. Врежьте ему покрепче и все. Вы боитесь, Корнелиус.
— Нет, я не боюсь. Просто немного встревожен. Я к тому, что мне придется поговорить с кем-то из кладбищенской администрации. Всякий прискорбный инцидент дурно отражается на величественности ритуала. Обычно они здесь подобного не допускают.
Чарли выкручивает и дергает ручку на дверце катафалка. Которую заело после наезда глумливого Глена. Присутствуй здесь Вайн, он бы уже с воплями лез на стену мавзолея. Тем временем Чарли наваливается на гаечный ключ. И плюхается задницей в снег. Отчего на лице представителя администрации выражается серьезное недовольство. Возможно, это не только первое, но и последнее мое погребение. Тянут-потянут, уже втроем. Хлоп. Еще один рюхнулся. Представитель все больше мрачнеет. Так, давайте теперь вчетвером. Сдвинулась. Взвыла. Открылась. Всю дверцу перекосило. Фанни стискивает мою руку. Я вылезаю из лимузина, хером вперед.
— Боже мой, Корнелиус. Что за дуболомы.
Сопровождающие собирают цветы, зачерпывая их прямо охапками. Шестеро из них, все в зеленых шапочках, вытягивают гроб. Аккуратно прилаживают его себе на плечи. Чарли стоит, наблюдая за ними, лицо у него пепельно-серое, в седых космах застревают снежинки. Указатель на зеленом столбике гласит: «Райская Авеню». Вместо: «Для тех, кто еще не вляпался по самые уши». Фанни прихорашивается. Щелкает золотой пудреницей. Тонкий запах пудры ударяет мне в нос. Вот туда и пойдем. Тщеславие впереди. Насилие сзади.