Волшебная сказка Нью-Йорка
Шрифт:
Кристиан отворачивается от окна. Мистер Вайн, склонясь над гробом, стирает со стекла влажную муть.
— Должно быть, небольшое внутреннее испарение, мистер Кристиан. Но мне ненавистна даже мысль, что такое прелестное лицо окажется искаженным. Губы женщины это самое прекрасное, что в ней есть. Я всегда мысленно отмечаю женщин, которые в разговоре смотрят мужчине не в глаза, а на губы. С вами все в порядке.
— Да. Как вы считаете, не пора уже отправляться.
— Да, через пару минут. В большом прощальном покое сегодня с утра изрядное оживление. В нашем бизнесе ничего заранее не скажешь.
— Мистер Вайн, мне кажется, что вы, пожалуй, слишком
— Ну, не сердитесь. Я порой увлекаюсь. Хочется, чтобы каждый чувствовал себя здесь как дома и не относился к погребальному бизнесу, как к чему-то особенному. Людям стоило бы знать о нем больше. Я уж и собственные похороны подготовил. Не надо сердиться. Когда подобное случилось со мной, и на месте вашей жены оказалась моя, я счел, что мне необходимо как-то развлечься, сам взялся за организацию всей церемонии и, знаете, почувствовал себя гораздо лучше. Вот я и подумал, что вам это тоже будет интересно.
— Это не развлечение.
— Смотрите на это проще, мой мальчик. Помните, вы не одиноки в вашей беде. Если я чересчур разболтался, извините меня. Это отнюдь не в моих правилах. Но сердись не сердись, а ее ведь все равно назад не вернешь. Красота — вот единственное, что следует помнить. Постарайтесь помнить о красоте. Ну, бросьте, вы мне по душе, держитесь молодцом.
— У меня жена умерла.
— Я знаю.
— Тогда о каком, к дьяволу, молодце вы толкуете.
— Если я правильно вас понимаю, мистер Кристиан, вы предпочли бы, чтобы в дальнейшем я передал руководство кому-нибудь другому. Я могу, если желаете, препоручить вас моему ассистенту.
— Ну, хорошо, хорошо. Я не хотел вас обидеть. Пусть все остается как есть. Понимаете, я волнуюсь насчет денег и того, что мне делать дальше.
— Вот что. Выслушайте меня. Я вам прямо скажу. Я ни из кого денег клещами не тяну. Этот бизнес я веду на иных принципах. У вас будет столько времени, сколько вам потребуется, и даже больше. Понимаете. А если не хватит и этого, я сам что-нибудь придумаю. Конечно, если бы вы не приехали сюда из другой страны, совершенно одинокий, я бы не стал взваливать на себя подобные хлопоты, но вы производите впечатление порядочного человека. Я даже думаю, что человек вашего склада мог бы преуспеть в нашей профессии, а с моей точки зрения это комплимент. Вы — джентльмен. И если вы, когда все закончится, захотите еще раз заглянуть к нам и побеседовать со мной я буду рад. Здесь для вас всегда найдется место, помните об этом. Если вы примете такое решение, я сочту его честью для себя. И давайте на этом закончим, мистер Кристиан. Вы готовы.
— Вполне.
— Вы могли бы подождать с шофером.
— О'кей.
— Мы позаботимся о вас, Кристиан, помните, это не смерть. Все это жизнь.
Выхожу в холл. И сквозь завешенные двери. Поднять воротник пальто. Шофер курит сигарету. Одна серая прядь свисает, загибаясь, влезая в ухо. Кристиан коротко кашляет. Шофер вылезает, чтобы открыть дверцу. Мелькают желтые в белую полоску носки.
Машина вытянулась поперек дороги. Перед Похоронным бюро Вайн застыл катафалк. Выходят трое мужчин, потирая руки в зеленых перчатках, притоптывая по затвердевшему снегу. В конце улицы по железной своей эстакаде с ревом проносится поезд. Мусоровоз, нагруженный снегом, уехал. Шофер выпускает колечко дыма. И оборачивается.
— Не хотите одеяло, мистер Кристиан. Обернете ноги, если станете замерзать. За городом всегда на несколько градусов холоднее.
— Благодарю.
— Вон, уже выходят, мистер Кристиан.
Мистер Вайн, стоя в сторонке, придерживает дверь. Гроб на четырех плечах. Как у слона, четыре черных ноги. Вайн встряхивает головой, склоняет ухо к плечу, потирает. Снова уходит внутрь. Выходит в черном пальто, листок бумаги в руке, без шляпы, глаза сияют. Переходит улицу. Осторожно переступая черными мерцающими ботинками через хребтики снега. Наклоняясь к водительскому окну.
— Чтобы не терять времени, Чарльз, мы отправимся по ВестСайд-драйв. Поедете к Парку и пересечете город по Пятьдесят Седьмой. С вами все в порядке, мистер Кристиан.
— Да.
Мимо, прерывая Вайна, пролетает машина. Мир представляется ему чем-то таким, что он похоронит, не сегодня так завтра. Военными маневрами под шелест песка и гравия. Полагаю, именно этим мы все и кончим. Сопротивляться бессмысленно. Он лишь старается оказать нам любезность. Впервые в жизни человек мне предложили работу.
Катафалк отчаливает. Вайн машет рукой. Мы едем следом. До конца улицы. Еще один поезд. Разбудит Элен. В здешних окнах полным-полно холодильников. Говорят, отдают задаром. Почти. Только сунься вовнутрь и совершишь такую покупку, что после сам в нее не поверишь. Мне начинает казаться, что мир вокруг меня опустел. Скоростное шоссе идет по скругленью земли. Все вокруг понимают, почему я еду в этой машине, а Элен едет в своей.
Два черных экипажа несутся по Пятьдесят Седьмой улице. Мимо Оперного театра на углу. Мимо людей, в ожидании автобуса сбившихся в кучку под полотняным навесом. Там, где кончается город и протекает Гудзон, распахивается небо. Вверх по пандусу, вливаясь в поток машин на ровной белизне скоростного шоссе. Взлетая на мост через реку Гарлем. Дальше, дальше, вот и красные черепичные крыши домов за безлиственными деревьями. Там, у самой кромки воды, живут богачи.
Дорога, изгибаясь, уходит в пригородный лес. Бежит сквозь него, играя, точно козленок. И заслышав ее, неподвижно замирает олень. Чтобы избегнуть вражеских глаз. И бурундуки в рыжих полосках бегают вверх и вниз по стволам. Некогда по этой булыжной дороге шли трамвайные рельсы. Не говори никому ничего. Ты же не хочешь, чтобы мир был посвящен в твою жизнь. Или даже то озеро, что мы оставили в долине вместе с болотом и площадкой для гольфа. Громоздкие цепи от столба до столба. Высокие железные ворота. За ними гробницы с витражными окнами. Некоторые еще и со шпилями. Тебя заносят вовнутрь и оставляют лежать. В этот холодный день. Мерзнут костяшки. Покоятся груди. Которых уже не вкусит никакая любовь. Не усладит и не унежит.
Приветственно машет человек в мягкой серой форме. Мистер Вайн соступает в снег. И поднимается по ступеням в серый каменный дом. В тонких венах плюща. Возвращается, чтобы сказать.
— Несколько минут задержки. Простая формальность. Чарльз, подайте машину вперед, прямо ко входу и подождите нас.
Шофер разворачивается, лед хрустит под колесами.
— Это пустяки, мистер Кристиан. Обычное установление личности. Они обязаны знать кого хоронят.
Гроб на четырех плечах скрывается под навесом, а там и внутри приземистого строения, приткнувшегося к склону холма. Опять ее станут разглядывать. Разве они нас оставят в покое. Так и будут орать на меня, будто я неодушевленный предмет. Если у тебя есть птичка, и она от тебя улетает, ты выбегаешь из дому, чтобы поведать всем на свете об этой беде. А тебе говорят: заткнись, нарушитель спокойствия.