Волшебник Земноморья (сборник)
Шрифт:
– Что ж, можно, конечно, и так. Только что-то не хочется. Словами, как говорится, не наешься. «Пирог с мясом» – это ведь всего лишь слова… Мы можем снабдить их ароматом и вкусом, даже ощутить тяжесть в желудке, но все-таки слова останутся словами. Только обманывают желудок, но сил голодному человеку не дают.
– Значит, волшебники кухарить не могут, – сказал Мурре, сидевший у очага напротив Геда и вырезавший крышку красивой деревянной шкатулки; он был резчиком, хоть пока и не особенно умелым.
– Ну и повара тоже небось не волшебники! – сказала Ярроу, опустившись у печи на колени и пытаясь понять, готова ли последняя порция сухариков, которые
– О да, – ответил Гед. – Свет – это энергия, благодаря которой существуем мы все, но она не зависит от наших потребностей, она вечна. Солнечный свет и свет далеких звезд измеряют время, а время само по себе – это свет. В солнечном свете, воплощенная в дни и годы, проходит жизнь. И в темноте жизнь может воззвать к свету, произнеся его имя… Впрочем, это нечто совсем иное, чем обычные заклинания волшебника, когда он подлинным именем называет тот или иной предмет. Свет сильнее любой магии. Хотя, чтобы призвать кого-то или что-то из иного мира, необходимо великое мастерство и большая магическая сила, которой без особой причины не пользуются. Во всяком случае – не тогда, когда просто хочется есть. Ярроу, твой дракончик украл сухарик.
Ярроу вся обратилась в слух, внимая непонятным речам Геда, и не заметила, как харрекки соскользнул с перекладины для чайника над очагом – самого теплого местечка в кухне – и схватил пшеничный сухарь, который был больше самого воришки. Ярроу взяла ящерку на колени и стала кормить крошками и обломками сухарей, размышляя над тем, что только что сказал ей Гед.
– Значит, вы не станете призывать настоящий пирог с мясом из боязни нарушить то, о чем вечно твердит мой брат… Я забыла, как это называется…
– Равновесие, – торжественно произнес Гед, потому что Ярроу была очень серьезна.
– Да. Но когда ты потерпел крушение на скалах, то уплыл с того островка на лодке, сделанной почти что из одних только волшебных слов. И воды она не пропускала! Разве это была иллюзия?
– Хм. Отчасти да, потому что чувствуешь себя очень неуютно, когда видишь воду прямо под собой сквозь дыры в лодке. Я поэтому и старался придать разрозненным кускам вид цельной вещи. Но прочность лодки иллюзией не была, как не была и сама лодка вызвана из другого мира. Это совсем другой вид волшебного искусства – Связующее Заклятие. Им я связал все деревяшки воедино, превратив в маленькое суденышко. А что такое лодка, как не предмет, который не пропускает воду?
– Очень даже пропускает! Мне не раз приходилось из них воду вычерпывать, – вставил Мурре.
– Что ж, моя, конечно, тоже протекала, если я забывал укрепить заклятие. – Гед наклонился, схватил прямо с горячих кирпичей сухарик и жестом фокусника спрятал в руке. – Вот, я тоже стащил сухарь, Ярроу.
– Наверное, все пальцы обжег. Вот потом, когда будешь голодать в безбрежном море, вдали от всех островов, вспомнишь еще об этом сухарике и скажешь: «Ах! Если б тогда я не крал сухаря, то сейчас мог бы съесть его! Увы!» Раз так, я тоже съем один – за моего братца, чтобы вы могли голодать вместе.
– Итак, Равновесие восстановлено, – заметил Гед, а Ярроу взяла и стала жевать горячий, еще не досохший сухарик, давясь от смеха, и в конце концов поперхнулась. Потом она снова стала серьезной и сказала:
– Я
– Сестренка, – сказал Гед, – это я виноват, что не умею как следует объяснить. Если бы у нас было больше времени…
– У нас будет больше времени, – воскликнула Ярроу. – Когда мой братец вернется домой, ты вернешься с ним вместе! По крайней мере ненадолго, ладно?
– Если смогу, – мягко ответил Гед.
Немного помолчали, потом Ярроу спросила, глядя, как харрекки взбирается обратно на перекладину для чайника:
– Скажи мне только одно, если это не секрет: какие еще великие силы есть в мире, кроме света?
– Это вовсе не тайна. Все силы имеют один источник и один конец. Годы и расстояния, звезды и свечи, вода и ветер, волшебство и мастерство человеческих рук, мудрость, заключенная в корнях дерева, – все это возникает одновременно. Мое имя и твое, подлинные имена солнца, ручья, не рожденного еще младенца – все это лишь звуки одного великого слова, которое очень-очень медленно выговаривает сиянием звезд Вселенная. Никакой другой энергии не существует. И другого имени у всего этого – тоже.
На мгновение перестав вырезать свой узор, Мурре спросил, так и держа в руке нож:
– А как же смерть?
Девушка молчала, склонив головку с блестящими черными волосами.
– Чтобы слово прозвучало, – медленно ответил Гед, – должна быть тишина. До слова и после него. – Потом вдруг поднялся и сказал: – Я не имею права говорить об этих вещах. То единственное слово, которое должен был сказать я сам, я сказал неправильно. Поэтому лучше мне помолчать. Возможно, есть лишь одна по-настоящему могущественная сила – Тьма. – И Гед торопливо покинул теплую кухню: взял плащ и отправился бродить в одиночестве под дождем и снегом по улицам зимнего города.
– На нем лежит какое-то проклятие, – сказал Мурре, глядя ему вслед со страхом.
– Мне кажется, что путешествие, куда он собирается, ведет его к смерти, – откликнулась Ярроу. – Он боится, но все же отправляется в путь. – Она подняла голову, словно видела перед собой за пляшущими языками огня одинокую лодку, все дальше и дальше уплывающую по зимнему морю и скрывающуюся за горизонтом. На мгновение глаза девушки наполнились слезами, но вслух она ничего больше не сказала.
Ветч вернулся на следующий день и испросил у нотаблей Исмея разрешения уехать на время. Те очень не хотели его отпускать среди зимы в смертельно опасное путешествие по морю, связанное к тому же не с его собственными планами; но ни мольбы их, ни упреки не могли остановить его. Наконец бесконечное ворчание старцев ему надоело и он сказал:
– Я ваш – по рождению, по обычаям и по тому долгу, который обязан выполнить. Я ваш волшебник. Но пора и вам вспомнить, что хоть я и служу вам, но все же не ваш раб. Когда я сделаю свое дело и смогу вернуться назад, я вернусь. А до той поры – прощайте.
Когда серый рассвет забрезжил над морем, «Зоркая» вышла из гавани Исмея, раскрыв коричневый прочный парус попутному северному ветру. На причале стояла Ярроу и смотрела вслед судну, как это делают жены и дочери моряков на всех островах Земноморья, провожая своих мужчин в Открытое море; они не машут руками на прощанье и ничего не кричат вслед, только стоят, закутавшись в плащи с капюшонами, серые или коричневые, там, на родном берегу, который остается все дальше и дальше позади, пока совсем не скрывается за широким морским горизонтом.