Волшебники Маджипура
Шрифт:
Он сделал еще шаг и повторил свой удар, а потом еще раз. Меч разрезал панцирь Фархольта на уровне пояса, как простую бумагу, и вонзился глубоко в бок великана, достав почти до позвоночника. Фархольт издал булькающий звук и, согнувшись, упал набок. Гиялорис, стоя над ним, снова воздел свой меч, но затем, несмотря на темноту, понял, что в повторном ударе нет никакой необходимости: он с одного раза разрубил Фархольта почти пополам.
Герцог Свор, находившийся в совсем другой части поля, тоже вступил в сражение, поскольку не видел никакого приличного способа избежать этого, и вдруг обнаружил перед собой кого-то не выше ростом, чем он сам. Не долго думая, он
— Я никак не рассчитывал встретить вас в бою, — первым заговорил Свор. — Ведь вы же совсем не воин, не так ли, Фаркванор?
— Но я заметил бы, что и вы тоже. И все же мы оба здесь. Как вы думаете, почему?
— Я — потому, что предан моему другу. А вы, как я полагаю, потому, что надеетесь заслужить дополнительные симпатии Корсибара, продемонстрировав ему свою доблесть. В той степени, конечно, в какой это слово применимо к вам. Может быть, я ошибаюсь?
Все это время Свор продолжал крепко держать корчившегося Фаркванора за воротник.
— Отпустите меня, Свор. Ведь между нами нет никакой ссоры. Пусть эти грубые большие животные режут друг друга; но зачем сражаться нам с вами? Мы, обитатели духовного мира, являемся естественными союзниками.
— Как интересно это узнать! — рассмеялся Свор. — Тогда скажите мне, мой дорогой любимый союзник: это вы посоветовали Гониволу на переговорах посулить мне Тизмет в качестве платы за предательство? На всем, что он говорил мне, я видел отчетливый отпечаток вашей руки.
— Отпустите меня, — повторил Фаркванор. — Мы сможем обсудить все это в другое время и в другом месте. Давайте уберемся отсюда подальше и предоставим этим грубым мужланам возможность и дальше упражняться в разрушении.
— Ну нет. Думаю, что я наконец стану героем. Пришло время показать, что я могу быть отважным, по крайней мере имея дело с такими, как вы.
С этими словами он вынул меч, который так редко в своей жизни использовал, и отступил на шаг, чтобы пронзить врага. Но одновременно с выпадом Свора Фаркванор молниеносным движением извлек кинжал, висевший на поясе у него за спиной и нанес резкий быстрый удар Свору чуть ниже ребер. Этого следовало ожидать, с горечью подумал Свор, ведь не могло быть такого, чтобы у Фаркванора не было припрятано оружие, которое он мог бы пустить в ход. Но сделать он уже ничего не мог, острие вонзилось ему в незащищенный живот, и он почувствовал, как по его внутренностям мгновенно разлилась река расплавленного металла.
— Ловко сделано, — через силу улыбнувшись, пробормотал Свор. — Вы верны себе до последней минуты. — С этими словами он пронзил своим мечом Фаркванора так, что острие показалось со спины. Затем ноги его подкосились, он навалился на врага, словно хотел обнять его. И в этом странном объятии они оба упали наземь, и их кровь смешалась на поле битвы.
Престимион потерял уже второго скакуна, того, которого уступил ему Гиялорис; животное убили под ним, когда он пробирался в полуденной тьме, призывая своих людей. Он пошел дальше пешком, прицепив лук за спиной и держа меч в руке. Действие заклятия темноты начало ослабевать, небо понемногу светлело, и он уже отчетливо различал усеявшие землю тела погибших и умирающих людей, мелкие стычки, на которые разбилось общее сражение. Ему казалось, что инициатива боя полностью перешла в руки его армии. Не осталось и следа ни
Он разыскивал Септаха Мелайна, Гиялориса, Абриганта или еще кого-нибудь из знакомых. Но никого из них найти не удалось, а встреча с единственным знакомым — он действительно хорошо знал этого человека — не доставила ему ни малейшей радости. Сквозь редеющую тьму к нему направлялся Дантирия Самбайл в прекрасных доспехах, вид которых, правда, несколько портили царапины и грязь. В одной руке он держал обнаженный меч, а в другой — большой топор грубого вида, очень похожий на те, которыми пользуются лесорубы. Сначала лакей, а теперь хозяин, подумал Престимион. В этот день ему приходилось иметь дело поистине с безмерным количеством зла.
А прокуратор, похоже, прекрасно чувствовал себя на залитом кровью поле сражения.
— Ну, кузен Престимион, вот мы и встретились! — с неподдельной веселостью крикнул он издалека, — Не стоит ли нам подраться? Победитель становится короналем, поскольку Корсибар наверняка уже захлебнулся собственной желчью при виде того, как его несомненная победа пошла прахом из-за ваших триггойнских волшебников. Так что претендентов на корону осталось двое: вы и я. Волшебники, Престимион! Кто бы мог подумать такое про вас?
Прокуратор хрипло расхохотался, высоко поднял топор и резко опустил его.
Сильный широкий удар, достигни он цели, отсек бы Престимиону руку в плече. Но Престимион быстро шагнул вперед, подняв меч, подставил эфес под топорище, и топор ушел в сторону.
А потом он поднял голову и посмотрел в лицо Дантирии Самбайлу встретился взглядом с прекрасными аметистовыми предательскими глазами этого уродливого не то человека, не то воплощенного дьявола.
— Опустите топор, кузен, и давайте прекратим войну между нами, — негромко сказал он. — У меня нет намерения лишать вас жизни, но я сделаю это, если вы меня вынудите.
— Вы щедрый человек, Престимион. У вас слишком большая душа, — сказал прокуратор и разразился еще одним взрывом неистового, похожего на ржанье хохота.
Его глаза превратились в колючие лиловые огоньки. Он резко подался вперед и попытался ударить Престимиона плечом и сбить с ног. Это могло бы ему удасться, так как Дантирия Самбайл был на полголовы выше ростом, чем Престимион, и, возможно, вдвое тяжелее. Но Престимион стремительно отскочил. Его меч рядом с тяжелой саблей прокуратора казался легкой рапирой, но был единственным оружием, которое он имел, и он должен был суметь воспользоваться им.
«Ты сейчас не Престимион Малдемарский, — сказал он себе. — Ты должен превратиться в Септаха Мелайна или умереть».
В течение нескольких лет Престимион с глубоким удовольствием изучал фехтовальное искусство Септаха Мелайна. Это было необыкновенно красивое зрелище. Это была поэзия, это была музыка, это была математика. Помимо всего прочего для него требовалось быстрое и мощное запястье, точный глазомер и четкость движения руки. Прирожденное изящество и чрезвычайно длинные конечности Септаха Мелайна давали ему значительное преимущество перед всеми остальными. Невысокий коренастый Престимион, естественно, обладал совсем иными природными данными. Но он должен был сделать все, на что способен.