Волшебные истории

Север Гай Михайлович

— Тысячу лет? — переспросил шепотом Эйссэ.

— Так говорят. Светлый полетел на Драконе туда, где просыпается и забирается в небо солнце. Во-первых, я думаю, он хотел посмотреть, как оно просыпается и забирается.

— А что, отсюда видно не так? Разве оно как-то не так просыпается? Если смотреть с разных сторон?

— Вот он и решил посмотреть. Он ведь даже не спал по ночам — так эта мысль его мучила, — ответил задумчиво дед. — Во-вторых, я уверен, он хотел выяснить, где же все-таки находится грань.

— Грань мира? — спросил в ужасе Эйссэ.

— Грань мира, —

дед покивал. — В общем, Светлый сел на Дракона и полетел на восток. И это все, что известно. Потому что он не вернулся.

— А что говорят? — спросил Эйссэ, ерзая от жути и любопытства.

— Всякое, — дед посмотрел в огонь. — Одни говорят, что Светлый нашел за Океаном еще один мир, лучше и красивее нашего, и остался в нем жить. Другие — что по дороге над Океаном, уже почти там, где просыпается солнце, на Светлого напали серые существа.

— Серые существа! — прошептал Эйссэ в ужасе. — А кто, кто они такие? Откуда взялись?

— Говорят, серые существа живут на хребте, который вздымается из глубин посреди Океана. То ли они охраняют грань, чтобы никто не смог до нее добраться, то ли мир с другой стороны, то ли вообще само солнце. Точно никто не знает.

— А грань — это чтобы она не испортилась?

— Возможно, — дед покивал снова. — Но как бы то ни было, Дракон под Светлым упал в Океан, и Светлый погиб.

— А Дракон? — заволновался Эйссэ. — Дракон тоже погиб? Этого не может быть! Драконы не погибают, если их не убить?

— Говорят, да, — сказал дед. — Просто так драконы не погибают. Их можно убить, но только заклятьем. А такого заклятья, говорят, не знает никто. Но Дракон не погиб. Нет конечно. Он превратился в подводный огонь. Там, далеко, за всеми горами, за берегами, в самой глуби Океана... И от огня теперь исходят теплые воды. Они греют восточные берега и несут теплые грозы.

— И эта гроза, сегодня, тоже пришла с теми водами? От огня, в который превратился Дракон? Видел, какая она была теплая!

— Скорее всего, — дед поворошил палкой угли в костре.

* * *

Эйссэ глубоко задумался. С неба смотрели звезды, мерцали и перемигивались. Небо было бездонное, и Эйссэ никогда не верилось, что звезды просто висят. На чем они могут висеть? Нет, они как-то плывут, и так далеко, что до них никогда не достать, не долететь даже на Драконе Светлого.

На чем они могут висеть? На грани? Не может быть там никакой грани! Странно, почему Светлый не подумал об этом? Ведь видел же он, какое бездонное это небо? Эйссэ смотрел в черную бездну, и чистые огоньки мигали ему из неведомой глубины. Нет у мира никакой грани. Нет и не может быть.

По небу сбегали прозрачные звуки, звезды тихо светились. Мальчик смотрел и смотрел, и вот ему стало казаться, будто он сам сидит перевернутый вверх ногами над небом, как будто над черным котлом, в котором рассыпались звездные льдинки.

Стало вдруг так, как будто в мире есть только черный котел со звездами, только влажный медвяный запах травы, только костер в прохладном мраке степи. И если встать и пробежаться к обрыву, не будет там никакой равнины, не будет даже жуткого

леса, а только звезды — впереди, вверху и внизу, под ногами. И они теперь будут так близко, что можно будет вытянуть руку и их потрогать. А они будут моргать и лить свет на руки и на лицо.

Конечно! Если у мира есть грань, то она — вовсе не то, о чем привыкли судачить. Грань — это грань. Она отграничивает — мир от другого. То есть за нею есть мир, другой — но тоже весь мир, со всем, что в мире бывает. Конечно, где-то мир кончиться должен, понятно. Но там сразу начнется другой! Совсем ничего быть там не может! И Светлый, наверное, так думал тоже!

Но как же добраться до грани?! Такая страшная даль.

Конечно, Дракон!

* * *

Как все всегда просто. Нужно найти Дракона и на нем полететь.

Эйссэ вгляделся в костер и увидел его — Дракона. И это был никакой

не костер, а кусок настоящего пламени, которое развеял над миром Дракон, чтобы можно было в него посмотреть — и увидеть.

То смутное, что иногда проникало сквозь пыльные будни, — очертания, которые вдруг загорались немыслимо яркой картиной, — теперь стали кристально ясными и понятными. И странное дело — вот, оказывается, чем могут быть ощущения-полутени — той самой правдой. Нужно только настроиться — так, чтобы увидеть Дракона. Нужно видеть и слышать только самое главное. Только волшебный свет, только волшебные звуки, которые льются в сердце со звезд. И нужно не просто смотреть, а видеть, не просто слушать, а слышать.

И они скажут всё. Где мой Дракон, как мне его разыскать, куда нужно бежать, что надо делать. Только выкинуть из головы этот звон, пустое сверкание, чтобы звуки и звезды, наконец, рассказали, где мой Дракон.

Вот только теперь, только теперь Эйссэ понял, что его так сладко терзало всю эту жизнь.

Нет, гроза на самом деле была волшебная.

Как он жил без Дракона?

Как одиноко бродил по степи, смотрел с обрыва на таинственный лес внизу? Забирался в свое тайное место и думал — один, один-одинешенек? И не было рядом огромного, необыкновенного, мрачно мерцающего броней Дракона? И Дракон не лежал в стороне, положив голову рядом, поглядывая на Эйссэ мудрым золотым зрачком?

Как выбирался ночами в дальнюю степь один, один-одинешенек? Не садился на лапу Дракону, тихо беседуя с ним? О том, почему звезды мерцают, почему воздух ночью так здорово пахнет свежей травой, почему во время дождя небо пронзается звонкой радугой? Не бродил задумчиво вдоль Дракона — длинного, огромного, бесконечного — а тот смотрит на Эйссэ таким же задумчивым глазом?

Нет, все, пора. Эйссэ пойдет на восток и разыщет своего Дракона. И они будут сидеть ночами в степи, или на лесной опушке, или на горной вершине, или на берегу холодного моря — как получится, куда занесет. И будут тихо беседовать обо всем, что видели и что, быть может, увидят. А потом Эйссэ уснет на драконьей лапе, а потом, уже утром, взберется Дракону на спину — и они полетят. Они будут летать и осматривать сверху мир — степь и леса, реки и горы, моря, берега, Океан.