Волшебные камни Курага
Шрифт:
— Это не он, а мы бедные! — раздался чей-то голос. — Что нам теперь к колодцу ходить?
— Ничего другого не остается, пока вода не очистится, пить из ручья нельзя. Разве вы не согласны с этим?
Многие закивали. Других же слова мальчика лишь раззадорили:
— Ты уверен, что в нашу речку его коровы свалились сами? — спросил один из деревенских жителей. О «демонах» он не сказал ни слова, но все поняли, что говорит он именно о них. — И еще: ты уверен, что ручей наш очистится?
— Если с ним произошло что-то противоестественное, то и вода в нем должна стать
Слова мальчика вызвали неоднозначную реакцию: одни запротестовали, другие ответили одобрительными криками. Не обращая внимания на односельчан, Бора стал снимать с себя одежды.
Вода была такой же холодной, как и обычно. Бора вошел в ручей по пояс, решив про себя, что погружать в него голову он не станет.
Он оставался в воде до тех пор пока не перестал чувствовать ее холода. К этому времени на берегу установилась полная тишина. Стараясь двигаться неспешно, он направился к берегу.
Добрая дюжина селян протянула ему руки, предлагая свою помощь; кто-то успел сходить и за полотенцем. Когда мальчик оказался на берегу, тело его стали растирать сразу несколько человек, и уже через пару минут кожа Боры приобрела былой розовый цвет.
Он увидел направлявшуюся к нему Карайю, несшую ему чашу с горячим поссетом. Взгляд ее был исполнен такой грусти, какой ему еще не приходилось видеть, однако на остроту ее языка оная грусть, казалось, нисколько не повлияла:
— Бора, я смотрю, ты сдурел вконец! Ты почему о нас не думаешь? Что бы мы делали, если бы демоны прибрали тебя к себе?
— О ком, о ком, а о них-то уж я не думал! Доказать же другим то, в чем я сам не сомневался, я мог только так. Не поступи я так, и наши милые соседи решили бы, что во всей этой напасти повинен только я. Да они разорвали бы меня на части!
— Они не посмели бы поднять на тебя руку!
Будь глаза Карайи луками — половина деревни лежала бы уже бездыханной.
— Карайя, запомни хорошенько: когда человек чего-то боится, он способен на страшные поступки. Неужели ты еще не знаешь этого? — Мысль эта принадлежала Ивраму, но ссылаться на него Бора не стал.
Какая-то добрая душа принесла из дома ведро горячей воды и губку. Бора обмыл себя, насухо вытерся и только после этого облачился в одежды. Люди взирали на него так, словно лицезрели не подобного себе, но посланника небес.
Он обратился к ним, едва сдерживая свой гнев.
— Вы что, так и будете торчать здесь? Если вы считаете, что колодца недостаточно, вы можете носить воду из Зимовья. Я думаю, тамошние жители не станут возражать против этого. Если же вы так и будете стоять разинув рот, то в ваших глотках птички совьют себе гнезда. Вы слышите меня, олухи?
Бора замолчал. Он, шестнадцатилетний мальчишка, и так сказал слишком многое своим односельчанам, многие из которых годились ему если не в деды, то в отцы.
И тут, к своему удивлению, он увидел, что люди, обступавшие его, закивали все, как один. Он отказался выбирать тех, кто должен был
— С этим я отправлюсь к Ивраму. Если демоны и причастны к этому, то не мне, Боре, сыну Рафи, бояться их. Иврам же по этому следу не только поймет природу происшедшего, но и научит нас, как вести себя дальше.
На деле Бора в этом уверен не был. Он слышал о том, что Иврам, несмотря на свою принадлежность к жреческому сословию, был весьма искушен и в делах магии; слух же этот, однако, был ненадежен и вполне мог оказаться лживым…
Судя по всему, демоны (в том, что причиною всего были именно они, Бора не сомневался ни минуты) были где-то совсем рядом. Послать людей на их поиски означало бы приговорить их к смерти. Ждать же, когда демоны сами заявятся в деревню, было по меньшей мере глупо. Бора не знал, как ему следует поступить в этой ситуации. У него не было особых надежд и на жреца; но тот, по крайней мере, мог помочь ему скрыть собственное его незнание. Об опасениях своих он мог говорить теперь лишь с Иврамом и Мариам.
К полудню Конан решил, что они могут покинуть горы и направиться к Заставе Земана. Сам он предпочел бы передвигаться ночью, но ни Десса, ни Масуф не были способны на это, и потому о ночной езде не приходилось и говорить.
— У них было бы куда больше сил, не ругайся они каждую минуту, сказал он Раине. — Ее-то наказывать я не стану, а вот с Масуфом церемониться не буду! Это ему только на пользу пойдет, да и всем остальным от этого только лучше будет.
— Мне кажется, он тебя не поймет, — ответила Раина. — Ты знаешь, есть такая порода людей: как только какое-то их желание исполняется, они начинают желать прямо противоположного. Масуф и сам не понимает, чего же он хочет.
— Меня это не интересует, — прорычал Конан. — Если у этой парочки нет родни, я сам заплачу за их свадьбу. Не тащить же их за собой в горы!
Когда отряд въехал в город Харук, Десса и Масуф поссорились вновь. Замолчали они лишь тогда, когда Конан нашел гостиницу с крепкими стенами, черным ходом и совсем недурным вином. Ссора вспыхнула вновь только после того, как Илльяна сказала, что для них отведена отдельная комната.
— Я туда не пойду! — тут же заявила Десса.
— Глупенькая, да я же тебя пальцем не трону, — проблеял Масуф таким голосом, что поверить в искренность его слов было совершенно невозможно. И чего ты меня так боишься, цыпочка?
— Боюсь? Тебя? Если бы ты действительно был мужчиной, я бы еще могла испугаться тебя, но…
Заметив устремленные на нее взгляды Илльяны, Раины и Конана, Десса замолкла на полуслове. Масуф побагровел и дрожащим голосом пробормотал:
— Так, значит, я, по-твоему, еще и не мужчина? Да кто ты такая, чтобы мне об этом говорить? Таких шлюх, как ты, еще свет не видывал…
Своей пощечиной Десса могла бы и прибить Масуфа, но тут в разговор вмешался Конан. Он схватил рабыню за шиворот, распахнул дверь в ее комнату и, пару раз тряхнув, бросил Дессу на кровать.