Волшебные сказки
Шрифт:
— Дорогой мой сын, — отвечал король, — это решение делает тебе честь. В жилах Паццы не течет королевская кровь, не ее я выбрал бы тебе при других обстоятельствах в супруги. Но как только я подумаю о ее добродетелях, о ее достоинстве, о той услуге, которую она нам оказала, я забываю пустые предрассудки. У Паццы душа настоящей королевы, так пусть же она будет твоей супругой. В стране Бешеных Трав настолько любят ум и доброту, что простят тебе то, что глупцы называют неравным браком, я же считаю самым настоящим.
День свадьбы наступил скорее, чем предполагалось. Спустя пятнадцать месяцев после этих памятных слов Капризник скончался от слабости и истощения. Он слишком строго относился к обязанностям своего высокого звания, и это привело его к смерти. Старая маркиза и Пацца оплакивали своего друга и благодетеля, но плакать пришлось им одним. Не будучи дурным сыном, Прелестник рассеивался заботами по управлению. Приближенные ожидали великих милостей от нового короля и не помышляли о старом, щедрую руку которого сомкнула смерть.
Почтив память своего родителя великолепными похоронами, юный принц отпраздновал свадьбу с блеском, очаровавшим добрых жителей Бешеных Трав. Со всех сторон, за сто верст в округе стекались толпы, чтобы увидеть нового властелина, не менее восхищались и Паццой, расцветающая красота и очевидная доброта которой привлекали все сердца. Давались бесконечные обеды, говорились речи длиннее обедов, декламировались стихи скучнее речей. Одним словом, это было торжество, ни с чем не сравнимое, о нем говорили еще шесть месяцев спустя.
Когда наступил вечер, Прелестник предложил руку своей прелестной супруге, взволнованной и покрасневшей. С холодной учтивостью он провел ее по длинным коридорам до дворцовой башни. Войдя в нее, Пацца ужаснулась, очутившись в темном помещении с решетками на окнах, огромными замками и засовами.
— Что это такое? — спросила она. — Это похоже на тюрьму.
— Да, — отвечал Прелестник, взглянув на супругу страшными глазами. — Это тюрьма, из которой ты выйдешь лишь для того, чтобы сойти в могилу!
— Друг мой, ты меня огорчаешь, — возразила, улыбаясь, Пацца. — Разве я виновата в чем-нибудь? Чем вызвала я твое неудовольствие, что ты мне угрожаешь тюрьмой?
— У тебя короткая память, — отвечал Прелестник. — Оскорбитель пишет на песке, оскорбленный — на мраморе и бронзе.
— Прелестник, — возразила, встревоженная Пацца, — зачем ты повторяешь фразу из тех речей, которые мне так надоели? Разве ты не можешь ничего более подходящего сказать мне сегодня?
— Несчастная! — воскликнул король. — Ты позабыла пощечину, которую некогда дала мне, но зато я ничего не забыл. Знай, я жаждал жениться на тебе только для того, чтобы завладеть твоей жизнью и заставить тебя медленной
— Друг мой, — возразила Пацца с плутовским упрямством, — ты похож на Синюю Бороду, но меня ты не испугаешь! Я знаю тебя, Прелестник, и предупреждаю, что я дам тебе не одну, а целых три пощечины! Поторопись выпустить меня, иначе, я клянусь тебе, что сдержу свое слово!
— Клянитесь же, сударыня! — вскричал король, бесясь при мысли, что не может устрашить свою жертву. — Я принимаю вашу клятву! Я клянусь со своей стороны также, что вы не войдете в мои покои, прежде чем я не окажусь настолько подлым, чтобы снести троекратное, лишь кровью смываемое оскорбление. Поживем — увидим! Рашембур, сюда!
И в помещение вбежал бородатый, грозного вида тюремщик. Привычным движением он бросил королеву на пол и захлопнул дверь, так сильно звеня ключами и засовами, что мог бы нагнать страху на самого храброго.
Если Пацца и обливалась слезами, то, во всяком случае, так тихо, что никто не слыхал ее. Устав подслушивать, Прелестник удалился, с бешенством в душе и клятвой — суровостью сломить это гордое создание.
— Месть, — говорил он. — отрада королей.
Спустя два часа маркиза получила из доверенных рук записочку, которая уведомляла ее о печальной судьбе племянницы. Каким путем попала к ней эта записка? Я это знаю, но никого не хочу выдавать. Если нашелся случайно милосердный тюремщик, то пощадить его — доброе дело. Подобное редко встречается и исчезает, к сожалению, с каждым днем.
На другой день «Ведомости» сообщили, что в день свадьбы с королевой случился сильный припадок буйного помешательства и что на ее спасение мало надежды.
Не нашлось ни одного человека, который не заметил бы, что накануне королева, действительно, была весьма возбуждена, поэтому болезнь ее не могла никого удивить. Все жалели Прелестника, выслушивавшего с хмурым и принужденным видом выражения соболезнования, расточаемые перед ним. Горе, без сомнения, сильно удручало его. Но это горе стало заметно легче после посещения маркизы де-Косторо.
Добрая дама была весьма опечалена и выражала страстное желание видеть свою родственницу, но она была так стара и слаба, что умоляла короля избавить ее от этого раздирающего душу зрелища. Она кинулась в объятия Прелестника, который, со своей стороны, нежно поцеловал ее. Маркиза удалилась, говоря, что всю надежду она возлагает на любовь короля и на искусство его главного врача.
Едва успела она удалиться, как врач, склонившись к уху Прелестника, сказал ему два слова, вызвавших на лице короля тотчас же довольную улыбку. Раз маркиза удалилась, бояться было более нечего, — месть была обеспечена.