Волшебный компас Колумба. Неизвестный шедевр Рембрандта
Шрифт:
Да ведь она же на корабле, поняла она, а вокруг открытое море. Или даже океан.
Тоня вздрогнула от свежего ветерка и очнулась на самой обычной кровати в самой обычной комнате. Что это был за сон? Во всяком случае, он куда приятнее яви. И вообще, лучше быть одной, чем с такими родственничками, как у нее. Мать бросила в младенчестве, тетка… Пожалуй, тетка относилась к ней неплохо, и она, Тоня, могла бы быть к ней повнимательнее.
Тетя Лина умерла, когда Тоня жила еще с Викой. Оказывается, она болела уже давно. Онкология.
Но вот что к Тоне тетка не обратилась – это уж, конечно, Тонина вина. Она когда замуж выходила, то думала, что уходит из той квартиры навсегда, что дядьку-то уж, во всяком случае, больше никогда не увидит. Думала, что закрыла эту страницу своей жизни.
Ошиблась, конечно, как и всегда. Не получилось у нее счастливого замужества. Но про это лучше не вспоминать сейчас, а то вообще до утра не заснешь.
Тетка в больнице не лежала, дома и то недолго на больничном была. Дядька позвонил – умерла, говорит, вчера вечером, уже увезли ее. Деньги нужны на похороны.
А если бы не деньги, то и не позвонил бы. Тоня прибежала – как, что, отчего умерла-то? Тут и выяснилось все про теткину болезнь. В участковой поликлинике так и сказали – лечение ничего не дало, она все про себя знала и родственникам говорить запретила.
Ну, похоронили, поминки справили, народу было прилично – соседи, учителя из колледжа.
А через несколько дней звонит ей дядька – и ну по телефону матом крыть.
Тоня тогда отвыкла от его криков, так просто бросила трубку. Так дня два продолжалось. Наконец сообразил он, что криками ничего не добьется, и объяснил суть.
Оказалось, тетя Лина оставила свою долю квартиры Тоне. Специально нотариально все оформила. А дядьке ничего не сказала. И после смерти никакого ему письма с объяснениями – того, мол, с тебя хватит, что есть. Ужас, как дядька рассвирепел, никогда Тоня его таким не видела. Судом грозил, адвоката нанял, я, орет, тебя, такую-сякую, вообще без площади оставлю!
Справки принес, что он пенсионер и инвалид труда. Откуда уж взял, купил, наверное, инвалидность, он всегда был здоров как бык, на нем стадион вспахать можно.
Нотариусу, видно, слушать все это надоело, он и спрашивает строго: чего конкретно от племянницы хотите? Чтобы она вам квартиру отдала? В честь чего? Дядька так оторопел и снова начал про больного пенсионера, которого все обижают. Ну, нотариус его из кабинета выгнал и говорит Тоне вполголоса, что закон, конечно, на ее стороне, но дядька может судиться, ему спешить некуда и заняться нечем. Втянет Тоню в тяжбу, а ей это надо? Лучше договориться по-хорошему, чтобы квартира была у них пополам. А он уж дядькино согласие обеспечит.
Тоня-то на все была согласна, она, как обычно, от крика в ступор впала, ничего не соображает. На том и порешили. А только пользы от такого соглашения Тоне мало было. Сначала-то она у мужа жила. А потом, когда от Вики ушла и домой заявилась, на свою законную жилплощадь, такое там застала…
Оказывается, дядька женился. Вот так вот, все законно, в ЗАГСе расписался, жена его Тоне документ показала. Официальный, с печатью. Но это потом, а поначалу Тоня обалдела прямо, когда увидела, что в квартире творится.
Тетя Лина-то квартиру в порядке содержала. Ремонта дорогого, конечно, не было – откуда денег взять? – но все аккуратно, обои подклеены, нигде ничего не валяется. А тут в прихожей тюки какие-то, чемоданы, сумки, коробки, музыка играет, из кухни чад, как будто там целого барана жарят. Тоня о тюки споткнулась, свой чемодан уронила. Выходит из дальней комнаты какой-то тип – черный, с усами. Посмотрел так, ты кто, спрашивает?
«А тебе-то что, – Тоня отвечает, – хозяин где?»
«Хозяин? – протянул так, а сам глазами засверкал. – Ну, я хозяин, а что?»
Тоня аж поперхнулась, сумку выронила, куда, спрашивает, дядьку девали? Хочет крикнуть, а в горле ком. И не то чтобы дядьку она так пожалела, просто уж больно противно все. Ну, тот крикнул что-то на своем языке, похоже на «Мириам», что ли, и тут же выбежала из кухни женщина. Вроде молодая, только лицо какое-то несвежее, как будто молью траченное. Зуб золотой торчит, улыбка от этого неприятная, фальшивая. Руками всплеснула, якобы обрадовалась, а как заметила Тонин чемодан, так посмурнела лицом. В комнате скрылась, и тотчас оттуда дядька вышел. Небритый какой-то, неаккуратный, потертый. Лицо помятое, желтое, одет неряшливо. У тети Лины не такой был – сытый, гладкий, чистый весь, аж лоснился.
Ни «здрассти» не сказал, ни еще какого привета. Только уставился на чемодан и сумку как баран на новые ворота.
– Эт-та чего? – наконец спросил и пальцем ткнул, а голос хриплый, как будто с похмелья.
Да это так и есть, поняла Тоня, когда дядька подошел ближе, он же с жуткого похмелья. И вообще он пьет. Вот уж чего не водилось раньше, при тете Лине.
– Эт-та чего? – повторил дядька и пнул Тонин чемодан.
– Вещи мои, – Тоня решила держаться тверже, – а это кто такие? – Она махнула рукой в сторону коридора, где стояли теперь трое – женщина и двое мужчин, один тот, усатый, другой худой, небритый, щеки впалые, глаза ввалились.
– Эт-та? Жена моя, Мариночка… – сказал дядька, – и братья ее Аслан и Махмуд.
– Ты женился? – удивилась Тоня. – Еще со смерти тетки года не прошло!
– А твое какое дело? – вызверился на нее дядька. – Ты мне будешь указывать?
Тут эта его женушка всплеснула руками и скрылась на минуту в комнате, а после принесла корочки. И показала их Тоне из своих рук. Все правда, свидетельство о браке, дядькина фамилия черным по белому, и эта Мириам, что ли, или Малика, на «М» в общем.