Волшебный локон Ампары (сборник)
Шрифт:
Я привел в действие движущий механизм щита. Пока нагнетался воздух, отнес закованное в панцирь тело Акопяна ближе к стене. Глотаю застрявший в горле комок.
Откинув крышку люка, я шагнул в салон… и остолбенел.
«Мало вам космических девушек».
В кресле пилота сидел Акопян.
Веншин, как ни в чем не бывало, копошится у приборного стенда.
Акопян поворачивает голову в мою сторону.
– Ты, Алешка?.. Командир не пришел?
Не помню, как я вернулся в переходную камеру. Помню только, что с силой захлопнул за собой крышку люка. С недоумением и страхом гляжу на скафандр, лежащий у стены, на громадную вмятину. Меня колотит озноб.
«Мало вам космических девушек…»
Шарова я нашел в десятом секторе. Увидев меня, он опустил сварочный пистолет и с тревогой в голосе спросил:
– Что-нибудь… случилось?
– Да…
– Говори.
Но я не мог говорить.
Шаров встряхнул меня за плечо:
– Говори же!
– Вы… вы не поверите мне.
– Веншин?.. Он жив?
– Нет, – верчу я головой в скафандре. – То есть да, но не в этом дело!.. Не трясите меня, я скажу. Там, в кресле пилота, сидит Акопян.
Шаров выключил пистолет и швырнул в сторону.
– Повтори.
Я повторил.
– Тебе померещилось…
– Не знаю. В переходной камере лежит скафандр…
Я стою и жду, что скажет командир. Озноб не проходит.
– Так-так… – произносит командир. – Так-так…
В переходной камере Шаров заставляет меня вскрыть скафандр. Огромная вмятина мешает откинуть замки.
На нас смотрело мертвое лицо Акопяна. Бледное, горбоносое, такое знакомое…
В салон командир не вошел. Он только приоткрыл крышку люка и заглянул в образовавшуюся щель. Молча захлопнул люк.
– Ну и что ты обо всем этом думаешь, Алеша?
Могу ли я о чем-нибудь думать сейчас? Я в изнеможении прислонился к стене. Потом, собравшись с духом, сказал:
– Алитора.
– Чушь! – говорит командир. – Впрочем… Ну а Веншин?
– Веншин тот же. Я заметил на его левой щеке кровоподтек, который он имел до нашего ухода.
– И он никак не реагирует на появление второго Акопяна?
– Он поглощен работой и, верно, даже не заметил, что Акопян вообще уходил из салона.
– Н-да…
Шаров долго ходит вокруг распростертого тела пилота. Наконец он останавливается и спрашивает:
– Она утверждала, что алиторы абсолютно неразличимы между собой?
– Да, так она говорила. Люди двойных алитор обретают различие только со временем. Это легко проверить – тот, второй, Акопян не должен знать о нас ничего, начиная с того самого вечера, когда рассказывал про джед-джедаков.
– Я видел ее, – вдруг признался Шаров.
У меня перехватило дыхание.
– Я видел ее в тот момент, когда она уходила, – продолжал командир. – Я думал, это померещилось мне…
– Нет, не померещилось, – подтверждаю я.
– Что же нам делать? Тот, в салоне, должно быть, и не подозревает о существовании своего мертвого двойника…
– Должно быть, – соглашаюсь я.
– В таком случае я предлагаю устроить погибшему почетные похороны. Но второй ничего не должен знать об этом.
– Не должен. А чем мы докажем там, на Земле?
Шаров махнул рукой:
– Зачем нам доказывать? Мне, например, наплевать.
Мы уносим тело к шахте подъемника. Командир склоняется над скафандром и долго смотрит в темную щель перископа.
– Ладно, давай… – говорит он дрогнувшим голосом и нажимает сигнал общей тревоги.
Пронзительный крик сирены разносится по всему кораблю. И снова мне чудится в этом крике жалоба и прощание. Я закладываю блещущее броней тело пилота в пневматическую камеру и нажимаю рычаг. Мы поднимаем правые руки – прощальный салют космонавтов…
Рядом с нами появляется фигура в скафандре. Она отключает сирену и голосом Акопяна спрашивает:
– По какому случаю вы устроили здесь шумный праздник? Что-нибудь произошло?
– Заткнись, – строго говорит Шаров. – Помолчи немного.
– С какой стати? Я хочу знать, что случилось?
– Случилось то, чего уже не поправишь. – В голосе Шарова скрытая неприязнь. – Пришлось выбросить в космос твой скафандр.
– Это еще зачем?! – удивляется голос Акопяна.
– Так, ерунда… Заражен радиоактивностью.
– Ха! А я-то ломаю голову: куда мог деваться мой персональный скафандр?! Что ж, буду пользоваться скафандром Веншина. Тесноват, правда, но ничего, терпимо. А что это у тебя с рукой, дорогой?
И столько неподдельной тревоги слышится в этом вопросе, что мне становится не по себе. Не по себе и Шарову – я чувствую, он смущен.
– Да так… ничего особенного, – буркнул он.
– Хитришь, командир!.. Работа есть? Зачем вызывали?
– Иди заканчивай. В девятом секторе.
Некоторое время мы с командиром внимательно следим, как двойник Акопяна ловко орудует сварочным пистолетом. Накладывая ровные швы на поврежденные части теплоприемника, он не перестает удивляться:
– Эй, ребята, и когда вы успели развести здесь такое свинство? Стоило мне проспать свою вахту, и вот, пожалуйста!.. Кстати, всю ночь сегодня мне снились джед-джедаки. К письму, наверное.
– Пойдем, Алеша… Все в порядке.
Мы с Шаровым отправились в переходную камеру. За всю дорогу командир не произнес ни слова. Я тоже молчал. Но думали мы об одном и том же… С рукой Шарова я провозился около часа. Фаланги указательного и среднего пальцев были раздроблены. Удивляюсь, как он мог терпеть такую боль!.. Я извлек осколки костей и сделал все, что мог, чтобы кисть в дальнейшем не потеряла гибкости движений. Хирург из меня, прямо скажу, никудышный, но рентгеновский снимок показал, что операция прошла довольно удачно.