Волшебный свет
Шрифт:
Элизабет опустила руку мне на колено.
– С одной стороны, мне хочется, чтобы ты и в следующем году поехала в Калифорнию, ведь я знаю, как тебе там нравится. Но если ты останешься здесь, мы сможем впервые вместе отпраздновать Рождество.
При мысли об этом я улыбнулась. Я люблю своих подруг, но ведь Хизер тоже моя лучшая подруга, а с ней мы видимся всего раз в год и всего месяц, пока я в Калифорнии.
– Мы так давно туда ездим, – отвечаю я. – Не представляю, каково это… вдруг взять и не поехать.
– Я тебе скажу, –
Но я люблю и наш бесснежный калифорнийский городок на побережье в трех часах езды от Сан-Франциско. А еще люблю продавать елки и каждый год видеть те же лица и те же семьи. Выращивать деревья лишь для того, чтобы их продавали другие – неправильно это.
– Представь, как будет весело! – говорит Рэйчел и, подняв брови, наклоняется ближе. – А теперь представь, что там будут еще и мальчики.
Я прыскаю со смеху и закрываю рот.
– Или нет, – говорит Элизабет, отталкивая Рэйчел. – Мне больше по душе идея девичника. Только мы и никаких парней.
– У меня так каждое Рождество и бывает, – отвечаю я. – Помните прошлый год? Как я осталась без парня вечером накануне отъезда?
– Да, это было ужасно, – кивает Элизабет, но не сдерживается и начинает смеяться. – А потом он привел на зимний бал ту девчонку-хоумскулершу [2] с огромными буферами и…
2
Хоумскулинг – домашнее образование. Способ получения знаний на дому с ежегодной обязательной аттестацией в школе.
Рэйчел прижимает палец к ее губам.
– Думаю, она помнит.
Я опускаю голову и смотрю на свой первый подарок в почти целой упаковке.
– Да я, в общем, его и не виню. Кому нужна любовь на расстоянии в праздник? Мне лично нет.
– Но ты же вроде говорила, что у вас на елочном базаре работает парочка симпатичных ребят? – спрашивает Рэйчел.
– Ага. – Я качаю головой. – Но папа в жизни не допустит, чтобы я с кем-то из них закрутила.
– Ладно, хватит разговоров, – говорит Элизабет. – Открывай подарки.
Я тяну за ленту, но в мыслях я уже в Калифорнии. Мы с Хизер дружим с тех пор, как себя помним – в буквальном смысле. Мои дедушка и бабушка с маминой стороны были соседями ее родителей. После смерти стариков мама и папа Хизер стали брать меня к себе на пару часов, чтобы мои родители могли передохнуть. В благодарность мои мама с папой присылали им шикарную елку, несколько рождественских венков и пару рабочих – помочь повесить гирлянду на крыше.
Элизабет вздыхает.
– Подарки. Ну пожалуйста.
Я рву упаковку с одного края.
Девчонки, конечно же, правы. Я бы рада провести в Орегоне хотя бы одну зиму, прежде чем мы окончим школу и разъедемся кто куда. Я же давно мечтала увидеть конкурс ледяных скульптур и все те интересные вещи, о которых слышу только со слов подруг.
Но каникулы в Калифорнии – единственная возможность повидаться с моей третьей лучшей подругой. Раньше я звала Хизер «зимней подругой», но давно перестала. Она лучшая, и точка. Прежде мы виделись еще и летом – я по несколько недель гостила у бабушки с дедушкой, но когда те умерли, это прекратилось. Теперь я переживаю, что не смогу радоваться празднику вместе с Хизер, зная, что в следующем году уже не вернусь.
Рэйчел встает и идет через сцену.
– Принесу кофе.
– Она открывает подарки, – кричит Элизабет ей вслед.
– Пока только твой, – откликается Рэйчел. – Мой с красной ленточкой.
В первой рамке, завернутой в упаковку с зеленой ленточкой – селфи Элизабет. Она высунула язык влево, глаза скосила вправо, каждая вторая ее фотография выглядит именно так – за это я ее и люблю.
Прижимаю рамку к груди.
– Спасибо.
– Не за что, – краснея, отвечает Элизабет.
– Открываю твой! – кричу я за сцену.
Рэйчел медленно идет к нам, неся три бумажных стаканчика с обжигающим кофе. Мы разбираем стаканчики. Я ставлю свой рядом, Рэйчел садится напротив, и я разворачиваю ее подарок. Я буду ужасно скучать, пусть мы и расстаемся всего на месяц.
На фото Рэйчел отворачивается и прикрывает свое милое лицо рукой, будто не хочет, чтобы ее фотографировали.
– Пыталась изобразить, что меня преследуют папарацци, – объясняет она. – Типа я знаменитая актриса, выхожу из крутого ресторана. Сзади еще должен идти шкаф-телохранитель, но…
– Но ты не актриса, – возражает Элизабет. – А художник по декорациям.
– Все это – часть моего гениального плана, – парирует Рэйчел. – Знаешь, сколько в мире актрис? Миллионы. И все они из кожи вон лезут, чтобы их заметили. Это ужасно раздражает. А вот я в один прекрасный день буду делать декорации для знаменитого продюсера. Тот посмотрит на меня и сразу поймет, что такую красоту грех прятать по другую сторону камеры. Меня нужно снимать, подумает он. И решит, что открыл мой талант – но я-то буду знать, что на самом деле заставила его себя открыть.
– Меня одно тревожит, – замечаю я, – ты, кажется, всерьез веришь, что так будет на самом деле.
Рэйчел прихлебывает из бумажного стаканчика:
– Потому что так все и будет.
И тут звенит первый звонок. Собрав листы серебристой оберточной бумаги, я сминаю их в шарик. Рэйчел относит его и пустые стаканчики из-под кофе в мусорное ведро за кулисами. Элизабет кладет мои рамки в бумажный пакет, закрывает его и передает мне.
– До отъезда, наверное, уже не получится к тебе заглянуть? – спрашивает она.