Волшебство любви
Шрифт:
Дверь закрылась, и Франческа осталась наедине с разочарованием и этим ужасным вопросом об Эдварде, который занимал все ее мысли.
Глава 20
Эдвард возвращался от Франчески пешком. Он ждал, когда же сойдет на нет радостное чувство, наполнившее его с утра, но, как ни странно, радость, рожденная физическим удовлетворением, не спешила уходить. Возможно, все объяснялось чисто физиологическими причинами. Или то была радость предвкушения новой встречи с Франческой сегодня вечером, предвкушение повторения приятного опыта. Но отчего-то его не покидало чувство, словно он утратил броню, что Франческа смогла вытащить его из скорлупы во многих смыслах.
Утренний ветерок обдавал лицо свежестью. Вместо того чтобы прибавить
Эдвард ни разу не видел этой части города, кроме как через окно экипажа. И сейчас его не покидало чувство новизны, словно он видел перед собой иной мир.
Эдвард улыбнулся про себя. Этот мир представлялся ему захватывающе интересным, почти блистательным. И все благодаря Франческе.
Блэкбридж, должно быть, уже высматривал его, потому что распахнул дверь, едва Эдвард взошел на последнюю ступень крыльца.
— Добро пожаловать домой, милорд, — произнес он чинно, как всегда, принимая пальто и шляпу хозяина. — Мистер Уиттерс нанес вам визит, и он ожидает вас в Голубой гостиной.
Эдвард тяжело вздохнул. Да, он должен возвращаться к работе, вновь подставить плечи под груз забот, как велит ему чувство долга, но отчего-то после вчерашнего нести этот груз казалось легче.
— Отлично. Вскоре я с ним увижусь. Мистер Уайт еще не прибыл?
Блэкбридж сопровождал Эдварда, когда тот поднимался на второй этаж.
— Да милорд. Он в своем кабинете. Работает.
— Очень хорошо. — На верхней площадке Эдвард остановился и круто повернулся. Он увидел дом новыми глазами. После уютного маленького домика Франчески собственный дом казался Эдварду слишком официальным и холодным. Он не собирался перекрашивать стены в ярко-желтый цвет и, разумеется, не стал бы менять Блэкбриджа на миссис Дженкинс, но он мог бы внести кое-какие небольшие изменения. — Почему в доме нет цветов? — вдруг спросил он.
Блэкбридж замер на ступеньке. Он даже заморгал от неожиданности вопроса.
— Не было приказано, сэр.
— Каждое утро пусть приносят свежие букеты — один здесь, другой там, из любых цветов, по сезону. — Эдвард сопроводил указание жестом, показывая, куда необходимо поместить букеты. — Какие-нибудь яркие цветы, Блэкбридж.
— Да, милорд, — с поклоном ответил дворецкий, но Эдвард успел заметить удивление в его глазах еще до того, как он опустил голову.
Эдвард про себя усмехнулся и направился в свои комнаты, где слуга уже приготовил для него свежую одежду, словно хозяин каждое утро приходил домой, одетый в вечерний наряд, который был на нем накануне. Не то чтобы слуги посмели бы хоть слово по этому поводу сказать, но, наверное, кое-какие слухи по дому прокатились, когда карета вернулась вчера вечером домой без хозяина, когда Эдвард отпустил кучера возле дома леди Гордон.
— Вы будете принимать ванну, милорд? — спросил Миллс.
Эдвард скинул сюртук и протянул Миллсу смятый шейный платок, достав его из кармана.
— Нет, этим утром — нет. Я только побреюсь — но быстро.
Полчаса спустя он вошел в Голубую гостиную.
— Мистер Уиттерс! — сказал он, когда солиситор вскочил при его появлении. — Вы ждали меня? Приношу свои извинения:
— Это ничего, милорд. — Уиттерс поклонился.
— У меня новости.
— Вот как? — Эдвард указал на кресла перед камином и сел напротив солиситора. — Хорошие новости или плохие?
Мистер Уиггерс пожевал губами.
— Осложнения, нельзя сказать, чтобы неожиданные, но все-таки нежелательные. Я узнал, что ваш дальний родственник Августус де Лейси намерен в течение ближайших двух недель подать прошение его величеству, заявляя свои права на герцогский титул.
— Понятно. — Действительно, неприятные новости. — Полагаю, вы к этому подготовились, поскольку, по вашим
— Разумеется. Исходя из предположения, что все именно так и произойдет, я взял на себя смелость навести некоторые справки о положении вашего родственника. У него будут определенные проблемы с доказательством чистоты своей родословной. В его генеалогии имеется по крайней мере один предок, законнорожденность которого вызывает серьезные сомнения, и к тому же Августус де Лейси не является прямым потомком носителя титула герцога. И графский титул имелся лишь у его прапрадеда. Кроме того, ему придется представить свидетельства, оспаривающие права лорда Грешема, и я лично убедился в том, что эти свидетельства необычайно сложно раздобыть. Наше прошение почти готово. Я хотел бы лишь иметь в запасе еще несколько дней, чтобы уточнить пару-тройку пунктов и отредактировать текст.
Эдвард ничего не сказал, и тогда адвокат продолжил:
— Я остаюсь на прежних позициях относительно шансов на успех дела, милорд. Это тем не менее не означает, что дело решится быстро.
Эдвард кивнул:
— Хорошо. Делайте то, что необходимо.
— Вы можете предоставить какие-нибудь сведения, свидетельствующие о слабости его позиций? — Уиттерс подвинулся на самый край сиденья. — Какие-нибудь предположения о том, где мы могли бы поискать его слабые места?
Эдвард с трудом заставлял себя сосредоточиться на теме разговора. А ведь ему очень важно было ничего не упустить — Августус был негодяем, жуликом, человеком без чести и совести, и он разорит Дарем в два счета, стоит ему только его заполучить. Одна лишь мысль о том, что этот негодяй воспользуется плодами его трудов, пустит на ветер все то, во что он вложил столько сил и стараний, приводила Эдварда в ярость. И он, разумеется, разозлился, но отчего-то гнев его был каким-то вялым, приглушенным. Теперь у него не было ощущения, что все его чаяния и надежды принадлежат исключительно Дарему. Он все еще был твердо настроен на то, чтобы удержать свое наследие всеми доступными ему способами, но, возможно… Если лишь на минуту предположить, что немыслимое произойдет и Августус выйдет победителем или поместье окажется без хозяина, пока вопрос о собственности не будет решен, то мир его не рухнет, как это представлялось ему ранее. Тридцать тысяч фунтов останутся при нем. Конечно, это ничтожная сумма по сравнению со стоимостью Дарема, и Ластингс — поместье, завешанное ему отцом, уже не будет ему принадлежать, но тридцати тысяч вполне достаточно, чтобы вести тихую жизнь, в особенности если он разделит эту жизнь с женщиной, у которой уже есть свой дом и скромный доход…
— Августус на самом деле не хочет титул, — сказал Эдвард, со вздохом перекрыв это направление мысли. — Он хочет денег. Насколько мне известно, финансовое положение Августуса весьма нестабильно, он постоянно балансирует на грани банкротства. Не думаю, что его адвокат захочет вести долгую и трудную тяжбу, зная, что Августус никогда с ним не расплатится, если не выиграет дело. И если уж быть до конца откровенным, нет никаких гарантий того, что Августус заплатит все, что обещал, и в случае триумфа. Мой родственник куда больше известен как человек, уклоняющийся от уплаты долгов, чем как тот, кто платит по счетам. — Он посмотрел на Уиттерса. — Полагаю, вы знакомы с солиситором, которого нанял Августус?
— Действительно, сэр, я с ним знаком. — Уиттерс улыбнулся своей холодной хитрой улыбкой. Мы коллеги. Конкуренты, конечно, но при этом принадлежим одному цеху. Не так уж много в Лондоне солиситоров, готовых профессионально отстаивать права своих клиентов перед комиссией по привилегиям в палате лордов.
— Не так много, это верно. — Эдвард на мгновение закрыл глаза.
Он должен сосредоточить мысли на этой теме и перестать размышлять о том, как приятно было бы помечтать о жизни с Франческой. Он был знаком с этой женщиной меньше месяца. Они были любовниками меньше суток. Он слишком далеко забегал вперед в своих планах, слишком многое принимал на веру. На самом деле на одной чаше весов была вся его жизнь и наследство, а на другой — пробирающее до мозга костей наслаждение, которое он нашел в объятиях Франчески. Так что же перевесит?