Воля Императрицы
Шрифт:
— Ох, вот ведь, — сказала Трис, поняв, в чём дело.
Глаза Даджи были мокрыми и опухшими. Из носа текло. Трис вытащила из кармана носовой платок, и сунула Дадже в руку. Когда Даджа попыталась убрать руку, Трис схватила её запястье.
— «Ты правда думала, что она поедет?» — спросила Трис через их магию. — «Расстанется со своим местом при дворе, рядом с императрицей, чтобы жить за счёт твоей щедрости? Ризу горда, Даджа. И у неё есть на то все основания. Будучи Госпожой Гардероба, она решает, что носит каждый стражник и слуга во дворце. Она выбирает имперский гардероб. Что бы она имела в Саммерси, по сравнению
— «Но я же её люблю!» — воскликнула Даджа, не сопротивляясь восстановлению связи между ними. — «Я думала, что она любила меня!»
Трис вздохнула, и похлопала тяжело вздымавшуюся спину Даджи:
— «По крайней мере она не засмеялась над тобой, когда узнала о твоих чувствах», — заметила она. — «По крайней мере она не превратила тебя в шутку для своих друзей. И она рассказала тебе о тебе самой то, что тебе правда следовало знать: ты красивая, и заслуживаешь любви. Хотя бы на лето».
— «Все парни, с которыми я встречалась в Саммерси после возвращения из Кугиско, говорили, что я была холодной», — устало ответила Даджа. — «Мне не нравилось с ними целоваться. В этом не было ничего особенного, того, что в книгах называется любовью. А потом, когда мне понравилось целоваться с Ризу… это было таким блаженством. Я не холодная. Я просто не с теми целовалась. Даже после того, как жила у Ларк и Розторн, я никогда не думала, что, возможно, мне следует целоваться с девушками. Они никогда меня не привлекали. Ты когда-нибудь…?»
Трис покачала головой:
— «Интереса не было», — объяснила она. — «И парням не нравится целовать толстую девушку, вроде меня. А ещё они меня боятся. Это тоже не способствует делу».
Какое-то время они сидели молча, Трис просто поглаживала Дадже плечи. Наконец Даджа оттолкнулась от кровати и перевернулась, усевшись.
— Они превратили тебя в шутку? — хрипло спросила она, и высморкалась.
— Дважды, — тихо ответила Трис. — После этого, я старалась не давать парням знать, когда они мне нравились. Однажды парень назначил мне встречу в саду. А потом он с друзьями облили меня мёдом. Сказали мне, что даже галлона мёда не хватит, чтобы удовлетворить такую кадку, как я.
— Жалкие, дерьмокопы-павао», — прошептала Даджа. — Ты… потеряла контроль?
— Я вызвала дождь, — ответила Трис. — Чтобы смыть с себя мёд. Ну, ладно. Ещё чтобы прогнать их. Но я пыталась вести себя хорошо. С погодой.
— А второй парень? — спросила Даджа, вставая, чтобы умыть лицо.
— Над ним насмехались, пока он меня не возненавидел, — сказала Трис, пожав плечами. — По крайней мере, оба раза мы, в конце концов, покидали город.
Она ощутила, как её лицо заливается румянцем. Если бы там был свет, то Даджа увидела бы, как она покраснела от унижения.
— После этого я зарылась в учёбу, и старалась не замечать парней. Большинство из них — не как Браяр, знаешь ли. Он тебя доведёт до смертоубийства, но скрыто в нём только хорошее. И он никогда не ведёт себя гадко с женщинами, ты заметила? Ни с деревенскими девочками, ни со старушками, которые хотят ему рассказать, какие они в своё время были красивые.
— Потому что он знает, что Розторн вытащит его с корнем и бросит в компостную кучу, если он будет грубо себя вести, — сказала Даджа.
Они переглянулись, и тихо захихикали, представив Браяра, брошенного среди гниющих капустных листьев и куч выполотых сорняков.
Когда
— Я и забыла, что Сэндри — не единственная моя саати, — прошептала она. — Спасибо.
— Только никому не рассказывай, — заволновалась Трис. — Мне нужно поддерживать репутацию.
Она съехала с кровати.
— И мне жаль насчёт Ризу, Даджа.
Даджа шмыгнула носом, и снова высморкалась.
— Я думаю, какое-то время мне, наверное, будет больно, — сказала она. — Когда я была с ней, то чувствовала себя такой свободной.
Она встряхнула одежду, избавляя её от складок. По-прежнему повинующиеся желаниям Сэндри, предметы одежды разгладились так ровно, будто Даджа никогда в них не лежала на кровати.
— Я поговорю с Жэгорзом. Хотела бы я, чтобы он не воспринимал всё так буквально, но он всё же безумец. Не так ли?
— Я думаю, что он навсегда останется немного сумасшедшим, да, — ответила Трис, следуя за ней вниз по галерее. — Но он поправляется.
Они садились за несколько натянутый ужин, когда Жэгорз резко выпрямился:
— Человек с клинком, — сказал он, широко раскрыв глаза. — В доме!
Браяр и девушки вскочили на ноги, когда из кухни вбежал лакей с полным паники взглядом.
— Миледи, милорд, он вошёл через вход для слуг, — воскликнул он. — Простите меня, но охранник просто отошёл!
К его спине был прижат меч, эфес которого сжимал Джак. Браяр приготовил свою магию, его сёстры сделали то же самое; краем глаза Браяр увидел, что Жэгорз схватил серебряный кувшин, чтобы использовать в качестве оружия.
— Ты смеешь, — воскликнула Сэндри. — Ты…
Джак вложил меч в ножны, и поднял руки:
— Прости, но я должен был увидеть тебя, и дверь посетителям ты как-то не открываешь, — сказал он, глядя на Сэндри. — Я просто хотел, чтобы ты знала, что я к проделанному Фином не имею никакого отношения. И я не буду участвовать ни в чём другом подобном. Клянусь Врохэйном Судьёй, и пусть он отрубит мне руки, если я лгу.
Какое-то время все смотрели на него. Затем напряжение в комнате спало. Браяр сел, и снова принялся за еду. Если Джак не представлял угрозу, Браяр не собирался позволять своей еде остыть.
— Почему? — потребовала Сэндри, подрагивая, будто она ещё могла броситься бежать от него. — Почему ты находишь это столь противным, когда так многие другие мужчины это одобряют?
Амброс прочистил горло:
— Ты судишь нас всех по поступкам нескольких людей, Кузина.
Сэндри поморщилась:
— Прости, Амброс, — попросила она прощения всё ещё скрипучим голосом. — Полагаю, я слишком разнервничалась.
Элага вздохнула:
— Правда, мой дорогой муж, для столь смышлёного человека, ты можешь быть таким близоруким, — сказала она с грустной терпеливостью. — Что ещё ей остаётся, когда любая незамужняя женщина в западном Наморне должна жить в страхе и судить всех мужчин по тем немногим, кому удаётся успешно украсть женщин? Каждый раз, когда кому-то это удаётся, мы принимаем новые меры, чтобы обезопасить наших дочерей и сестёр. Мы накладываем новые ограничения на их жизни. Мы даём им новые признаки того, что мужчина, в чьём обществе они оказались, может планировать их похитить. Разве мы не учим наших женщин судить большинство мужчин по делам меньшинства?