Воля вольная
Шрифт:
Дверь распахнулась, в нее, тяжело дыша и полубоком, втискивался Алексей Шумаков — бывший штатный охотник. Три года назад Шумаков занялся бизнесом и сильно растолстел — как в наказанье выросло у него огромное круглое брюхо, двойной подбородок, и заплыли глаза. Ноги же и руки остались прежними, небольшими, и выглядел он теперь довольно нелепо, если не сказать болезненно. Не поздоровавшись ни с кем, Леша стал тяжело, по-стариковски присаживаться, толкая брюхом стол. Все зашаталось, народ кинулся ловить бутылки.
— Ну, ты Леха, совсем опузырел! — участливо съязвил Поваренок. — Тебе бы на диету!
Леша даже не взглянул в Колькину сторону, он держал
— Человек в тундре с вертушки как на ладони… — С мужиками Лешка старался держаться по-свойски, по-охотничьи, но равных за столом ему не было, а еще и глаза, заплывшие жирком… не очень у него выходило.
— Не возьмут с вертака, побоятся… навернет пару раз по бакам… — важно нахмурившись, громко заявил бывший первый секретарь райкома комсомола, а теперь бичеватый и живущий за счет жены Витька Сныкарев.
Еще утором жена послала его в магазин, деньги, выданные на продукты, кончились, и идти домой смысла было немного. И он — высокий, сутулый и седоголовый — сидел крепко кривой и всё лучше всех знал.
Мужики примолкли на время, представляя, как сами стреляют по вертолету. Каждый об этом думал, и сделать это было несложно — баки у вертака большие, — но кто бы так сделал? Никто…
— Наши-то вертолетчики, говорят, забастовали, второй день не летают, чинят чего-то…
— Да зассали… — Снык небрежно откинулся на стуле.
— Кто? Ледяхов? — зло спросил Студент, друживший с Ледяховым.
— А что? — заелозил Снык, подхохатывая и пытаясь улыбаться.
Мужики засмеялись. Никому, кроме Сныкарева, такого в голову прийти не могло.
— Кобяк чего плохого Ледяхову сделал? Вот и не летают… — раздался спокойный голос с края стола.
— Да может, и ничего, а и хорошего тоже… — вставил Поваренок, недолюбливающий Кобякова за угрюмость. — Ни здрасте, ни до свидания, житуха и так не сахар, а он мимо тебя медведем катит, даже башку не повернет. Из-за этого все у него получилось. Я покалякал бы с Тихим…
— Ну, — поддержал кто-то, — всегда можно договориться. Тихий, он ничего мужик…
— Был он ничего… пока денег не нагреб… — Для Студента, как и для большинства самостоятельных поселковых мужиков, мент не мог быть нормальным человеком. Мент был противоположностью вольной природы, на которой они жили. Самой воле вообще.
— Мент, он и в Африке мент… — поддержал кто-то.
— Это точно… их бы, сук, всех в Африку… Можно было бы скинуться на билеты! — предложил Поваренок.
Заржали, мысль понравилась.
Неохотно
Дверь открылась, пустив пар с улицы, в кафе вошли Паша Никитин из дядь Сашиной бригады и Ваня Хорек. Поздоровались, пожали всем руки. Паша был вежливый и абсолютно беззлобный мужик. Когда-то работал учителем математики в школе, потом денег стало не хватать, в рыбаки ушел, а лет десять назад жена с детьми уехала на материк. Паша слал им деньги и каждый год собирался, но так, все, видно из-за тех же денег, не уехал, и даже ни разу не съездил. На зиму устроился в ментовку шофером. К стойке подошел.
— Пачку «Примы»…
Верка подала сигареты, загремела мелочью в тарелке.
— Паша, чего там у вас делается? Присядь, что ли? — окликнул его Поваренок.
— Да тихо вроде… — Паша всегда краснел и начинал глупо улыбаться, когда оказывался в центре внимания.
— Зря Кобяк стрелять стал — это главное! — произнес вслух Студент, продолжая какие-то свои мысли. — Это десятка стопудовая! Угроза жизни представителям власти!
— Да ты что! Стрелять! Он там пальбу открыл, пальбу открыл. Этот майор новый орет, Кобяк, мол, по ним всю обойму разрядил, всю, всю обойму! — Ваня Хорек, хозяин магазинчика напротив кафе «Север», никогда не говорил правды — разучился, и, понимая, что ему не верят, всегда повторялся по нескольку раз, делал страшные глаза, «от ужаса» вжимал голову в плечи и идиотски помовал руками над головой, будто тучи над собой разгонял.
— И что? — брезгливо прищурился Поваренок.
— Что? — не понял Ваня.
— Не попал?
Все заулыбались.
— Да он их вроде попугать. В грязь увалил, чуть не подавил, говорят… два сантиметра проехал, Тихий грязный весь… весь-весь грязный… весь. — Ваня нелепо водил руками над лысой макушкой, прикрытой дурацким безвольным пушком.
Даже местные бичи обходили хорьковский магазинчик стороной. Отоваривались, кто по непогоде или еще по каким причинам зависли в аэропорту. Паленая водка, рыба, дня не провисевшая в коптильне и чем-то подкрашенная, прокисшая и перемытая с чайком икра и еще всякая просроченная дрянь стоили две цены. Почему он вообще всем этим торговал — непонятно было, но при всем этом, Ваня умудрялся себя уважать — магазин назывался «У Ивана». За прилавком стояла худая, некрасивая и никогда не улыбающаяся жена Вани, работников у них не было.
Хорек, что с людьми мелкого бизнеса случается сплошь и рядом, с годами совсем разучился работать. Возьмется за что-то… и не делает. Жена сама уже вместо него едет, везет, грузит… чем только он себя ни занимал, чтобы не работать. Однажды супруга застала его листающим картинки в детской библиотеке, она с ног сбилась грузить, а он там про дядю Степу смотрит. А другой раз уйдет из магазина и гуляет по аэропорту с важным видом, кланяется знакомым, будто сам улетать собрался. Витрину в буфете рассматривает. Ну не любил человек работать…
Вечерами, однако, заперевшись в комнате от жены, он допоздна обсчитывал на компьютере доходы-расходы-прибыль и иногда так громко крякал с досады, что жена приглушала телевизор и прислушивалась.
Все посмотрели на Пашу, правда ли, что Тихий такой уж грязный заявился? Тот опять засмущался и отрицательно качнул головой.
На самом деле все это уже обсуждалось, и информация в кафе была более-менее достоверная. Еще утром Колька-Поваренок съездил в ментовку, вроде как по делам. У него племяш там работал.